Улица дергалась телом и с разных сторон,
Словно живая, клонилась, свистала, гудела —
Тупо смотрела на пошлый обряд похорон,
Слушая Моцарта в звоне разбитых тарелок.
Улица – в лицах – ругалась, оркестр кляня.
Пьяненький ткнулся – ему это все надоело.
«Кто там?.. Кого там хоронят?..» Ответил ему я: «Меня!»
«Ясно,» – лопочет, – «и я отрекаюсь от тела.»
Мой катафалк портил улицы ровно полдня.
Пьяный оркестр перешел на мазурки и вальсы.
Стерлись копыта у старых и дряблых коняг.
В кровь истоптал в новых туфлях и я свои пальцы.
Улица вилась, и злилась, и брызгала желтой слюной…
Плелся оркестр по пятам, безнадежно фальшивя.
Пьяный мужик, увязавшийся сдуру за мной,
Так и дошел весь в слезах до разверстой могилы.
«Кто там?.. Кого там везут?» – вопрошал его всяк.
«Бог его знает,» – мужик отвечал сквозь рыданья.
…Улица мощно топорщила острый костяк,
Не снисходя до страдания и состраданья.
