Оля молчала, боялась, если расскажет, то будет только хуже. Не дай бог, если рассорит компанию. Она сейчас-то уже тряслась, что из-за неё Шпана не будет другом Филата. Она не знала, как поступить: хоть в другой город уезжай к тётке, которая её очень любила и жалела, и часто предлагала переехать к ней жить, глядя на пьющую родную сестру.
«Девочку надо особо воспитывать, – тётка говорила Ольгиной матери, – а не сквозь марево алкоголя».
Мишка приподнял лицо и, восхищаясь сестрой, хитрющими глазами ждал ответа.
– Нет, не целовались. Деловые разговоры. – Оля театрально изобразила гордый вид: задрала подбородок, искоса взглянула на братика.
Мишка внимательно смотрел на сестру и вначале поверил, но увидев на лице Оли еле сдерживаемую улыбку, также изобразил серьёзность, поднял подбородок, покосился глазами на сестру. Они дружно весело рассмеялись.
В комнате Ольга подошла к окну, отодвинула тюль, направила взгляд на окна Данилы и обомлела. Шпана стоял возле своего открытого окна и смотрел на неё чуть ли не в упор – так близко расположены их окна. Прежде она не смотрела на окна Данилы из своей квартиры и теперь была этому удивлена, задавая вопрос: «Почему?»
Шпана, завидев Ольгу, хотел отойти от окна, но поняв, что замечен, остался на месте. Они стояли и смотрели друг на друга целую вечность, и эту вечность они молча признавались в любви.
Заморосил дождь. Стёкла покрывались прозрачными бугорками, искажающими реальность. Улица потемнела и можно было подумать, что нагрянул поздний вечер. Поднялся ветер и переломил купол зонта у женщины, спешившей домой по блестящему от луж тротуару.
Ольга замахала рукой, приглашая Данилу прийти к ней домой. Он покачал головой, потянулся к верхнему шпингалету, прикрыл раму и медленно отошёл в глубь комнаты.
Минут через тридцать в квартире Шпаны разлился трелью дверной звонок. На пороге стоял брат Оли и протягивал запечатанный конверт:
– Ты же Данила? Оля просила передать.
– Зайди, подожди.
Шпана не заглянул в конверт, сходил к себе в комнату и достал шариковую ручку, вложенную в общую тетрадь на письменном столе, небрежно начертал на конверте: «Тебя любит ещё полгорода. Вот и отвечай всем, как Филату, взаимностью».
Данила отправил мальчишку обратно к сестре, сел с унылым лицом на диван. Его распирало любопытство: что же она написала? Но как ни хотелось прочесть, всё равно не сделал бы этого. Всё это Шпана проделал назло Ольге, распаляя свою возрастающую ревность. И теперь пялился глазами на стену и думал: «Поступил назло Оле или сделал хуже только себе?»
Дождь перестал накрапывать, по подоконнику за окном били лёгкие порывы ветра, медленно ползли тяжёлые тучи. Серость накрыла улицы.
К Оле зашла соседка из четвёртого подъезда – Инна Цаплина: и тощие длинные ноги как у цапли, и лицом походила на цаплю, и кличка у неё Цапля. Училась в параллельном классе, вечно с болезненным видом, высокая, сутулая, бледная, много курила, часто выпивала и уже сотворила аборт.
Ольга выжимала половую тряпку в прихожей. Настроение после написанного Данилой было удручённым. Цапля успела залезть в холодильник и загремела банками.
– Оленька, – позвала Цапля из кухни, – а что в холодильнике-то пусто?
– Такие приходят и опустошают, – пошутила Оля улыбаясь. – На плите всё стоит. И первое, и второе. Кушать хочешь? Давай борща налью.
– Нет, спасибо. – Цапля подошла к Оле и запустила пятерню в её волосы. – У-у, копнища какая. Не то что у меня, – вздохнула Инна, придавая лицу комическую маску, – жидкая солома.
