Утро в Энске выдалось на редкость солнечным. После ночного дождя лучи, пробиваясь сквозь дымку над Волгой, золотили купола собора и отражались в окнах пентхаусов элитного комплекса, словно природа решила устроить парад блёсток специально для местной элиты.
Софья Васильевна перед зеркалом, как актриса перед премьерой, тщательно готовилась к встрече с художником Арсеньевым. Накануне она созвонилась с ним, разыграв партию восхищённой искусством дамы, желающей приобрести небольшую картину с волжским пейзажем.
– Вся жизнь – театр, а люди в нём – актёры…– пробормотала она, подкрашивая губы помадой цвета спелой вишни. – Главное, не переиграть и не выдать себя раньше времени. Станиславский бы мне поверил.
Наряд Cофья Васильевна выбрала с расчётом произвести впечатление женщины со вкусом, но без претензий на роскошь: элегантное платье оттенка топлёного молока, лёгкое пальто и туфли на невысоком каблуке. В сумочке, кроме обычного женского арсенала, притаилась миниатюрная видеокамера – верная подруга любого уважающего себя детектива. С таким набором Софья чувствовала себя агентом 007 в юбке, только вместо мартини она предпочитала красное вино.
Когда Софья нажала кнопку на домофоне, сердце почему-то забилось чаще, будто она не детектив, а старшеклассница на первом свидании.
«Что это со мной? Соберись, тряпка!» – мысленно одёрнула она себя и поправила непослушную прядь волос, упавшую на глаза.
Дверь открылась, и перед Софьей предстал седовласый художник в золотистой атласной рубашке и коричневых вельветовых брюках. Одежда, на этот раз опрятная, выглядела так, как если бы спустилась с банера рекламы итальянской моды. Его взгляд сквозил той особой меланхолией, которая привлекает женщин определённого возраста и опыта.
«Боже мой, какой же он! Настоящий Микеле Плачидо волжского разлива! Представляю, как он кружил головы женщинам лет так "…надцать назад"» – пронеслось в голове Софьи, пока губы по-актёрски растягивались в очаровательную улыбку.
– Софья Васильевна! Рад снова видеть вас в моей скромной обители! – произнёс художник с изящным поклоном, словно встречал он не потенциальную покупательницу, а по меньшей мере герцогиню. – Даже и не надеялся, что судьба опять подарит мне удовольствие лицезреть вас в этих стенах.
– И мне приятно видеть вас, Василий Иванович! – ответила Софья, одарив художника очередной улыбкой, способной, как она думала, растопить льды Антарктиды. – А заодно полюбоваться вашими работами. Они снились мне после нашей первой встречи, представляете?
Лицо художника просияло от удовольствия. Жестом радушного хозяина Арсеньев пригласил Софью в квартиру. Они вошли в просторную гостиную.
– Здесь действительно есть на что посмотреть, – искренне восхитилась Софья, скользя взглядом по картинам, висящим по стенам.
Пейзажи на полотнах сменяли друг друга, перетекая из зимней стужи в летний зной; а на натюрмортах яблоки и груши соревновались с виноградом, будто только что сорванным с лозы; с портретов смотрели люди, незнакомые Софье, но выписанные настолько выразительно, что казалось, они хотели заговорить с ней. В каждой работе чувствовалось не только мастерство, но и особый, почти осязаемый взгляд художника на мир.
– Ваши работы – просто волшебство какое-то. У вас острый глаз ястреба и точная рука хирурга. – продолжила Софья, застыв перед картиной с изображением зимней Волги. – Нелёгкий выбор для дилетанта вроде меня!
