– Слушайте, девушка, – Марк навис над столом, – хватит строить из себя…
Она подняла лицо. Бледное, с искусанными губами.
– Вопросы?
– Вопрос один. На фига вы нам сдались? Вы можете чем-то помочь?
– Помочь? Почему я должна вам помогать? И, кстати, у нас что, правило обращения к вышестоящему офицеру отменили?
– Ага! Щас!
Машка побарабанила пальцами по крышке стола.
– Разденьтесь до пояса и успокойтесь.
Марк скинул куртку, рубашку. Машка взглянула на его плечо, на еще беловатый, похожий на пенку на молоке шрам, и застыла. Ну, конечно! Она открыла личное дело Марка. Как она сразу не признала эту нагловатую манеру. Эти движения. Он многое взял от своего командира.
– Олег Глумус – хороший командир, – сказала она медленно.
Марк отшатнулся. Его лицо вытянулось.
Рядом охнул Влад.
– Он умер.
– Я знаю, – Машка кивнула.
Марк отвернулся.
Когда первичный осмотр закончился, Влад и Плотва присели на стулья около большого зеркала. Плотва пригладил волосы и подмигнул отражению.
– С момента доведения и до дальнейших распоряжений, я ваш куратор, и вам придется с этим смириться, – говорила Машка. – Я проведу диагностику. Повторную диагностику на чувство и веру.
– Смотри, крыса, – Плотва ткнул Влада в плечо.
– Вижу я.
– Да не там!
Влад посмотрел, куда показывал Плотва, и увидел клетку с крысенком.
Плотва заржал.
– На черный день, наверное.
Влад криво улыбнулся и наткнулся на взгляд штабной крысы, той самой (он, наконец, узнал ее) освистанной на улице в День первенства.
– Все свободны. Завтра вас вызовут.
В коридоре друзья как по команде остановились. Марк тяжело дышал. Влад утирал потный лоб, Плотва лыбился.
Машка сидела, опустив голову на руки. Когда они прощались с Олегом на трамвайной остановке, была весна.
– Ну что, мать, свидимся на небесах. У третьей яблоньки, ок? Научу тебя стрелять.
– Я умею.
– Ага, видел я, как ты умеешь.
Он вскочил на подножку. Трамваи еще ходили.
– Выходи в сеть, как сможешь, – крикнула она.
Он кивнул. И какое-то время выходил. Последнее, что написал, было: «У третьего деревца. Живи, крыса штабная».
Нет. Она его не любила. Наверное.
Владу не нравилось оставаться в одиночестве. Но сейчас Марка вызвали в штаб, а Плотва куда-то смылся. Влад не знал, как так вышло, но делать ему было нечего. Он слонялся по казарме, смотрел в темные окна и думал о Наташке. Кудрявой курносой Наташке со второго курса.
За окнами стоял по стойке смирно город Макаров.
Два года назад они как обычно прощались на его лестничной клетке. Она его провожала до квартиры. Наташка была за равноправие. Влад обижался, он хотел быть мужчиной, но терпел. А тут засада. На телефоне кончились деньги, а терминала по дороге не встретилось.
– Кинешь мне денег на мобильный? – попросил он, когда они стояли возле его двери, и протянул мятую купюру.
– Ага.
Через час Владу пришла эсэмэска, что на счет поступили деньги. Наташку он больше не видел. Она пропала. Совсем. Растворилась в вечернем мареве. Влад видел такое в фильмах.
После этого его жизнь расклеилась. Как будто стоило ей пропасть, и мир изменился. Затаил на Влада зло.
Его отчислили из университета, он потерял сотовый телефон, а потом началась война.
Когда Влад уезжал на фронт, ему померещилась на перроне, в толпе, знакомая фигурка в красном пуховике, но это был обман зрения. Зрение часто играет с нами шутки.
Влад слушал, как гулко в пустой казарме разносятся звуки. Скорее бы пришили Марк и Плотва. Марк, может, расскажет про своего командира, а Плотва просто веселый.
