Пальцы Марка скользили по шероховатым страницам и ощущали, что чернила проникли глубже бумаги, словно кровеносные сосуды внутри плоти. Символы действительно светились, хотя источника света не было. Они пульсировали в такт биению его собственного сердца. Старинный дневник хранил нечто большее, чем просто текст – в нём пульсировала живая память целого народа.
Особое внимание Марка привлёк раздел, в котором говорилось о Корне. Корень-Первопредок, как его называли, – не просто фигура из сицкарской мифологии. Он соединял в себе всё, во что верили сицкари. Его образ описывался как человеческий и нечеловеческий одновременно: мужчина с глазами, отражающими свет луны, и кожей, напоминающей текстуру древесной коры.
Согласно дневнику, Корень явился из недр земли в момент, когда звёзды сложились в совершенный геометрический узор, который можно было увидеть лишь раз за тысячи лет. Его появление было связано с космическим равноденствием, мгновением, когда все силы природы становились единым целым.
Марк задержал взгляд на изображении камня «Сердце Перехода»: округлый тёмный оникс, покрытый сетью золотистых линий, напоминавших корневую систему дерева. Камень описывался как источник силы, связанной с самой сутью мироздания.
«Сердце Перехода не нужно искать, – гласил текст. – Оно найдётся тогда, когда само того пожелает. Но его мощь непредсказуема. Сердце Перехода может стать оружием разрушения или источником возрождения».
Марк почувствовал внутреннее напряжение, и по спине пробежал холодок. Легенда словно проявилась перед глазами и уже выглядела реалистичной картиной, как старая фотография без фотошопа, как тайное послание и руководство тем, кто готов увидеть скрытое от остальных.
С последующих страниц, продолженных рукой бабы Насти, Марк узнал, что сицкари девяностых годов ХХ века сознательно выбрали путь исчезновения из своих деревень. Не из страха или поражения, а из необходимости. «Мы покидаем эти земли, чтобы сохранить их». Эта фраза звучала двусмысленно, словно они оставили после себя что-то важное, пряча его от посторонних глаз.
«Только избранные, чья кровь связана с нашими корнями, смогут возродить утерянное знание, – продолжался текст. – Мы не исчезли. Мы стали частью древнего узора, живого и вечного, который ждёт своего часа. И станем частью русского народа – одним, без него, нам не выжить».
Перелистывая пожелтевшие страницы прабабкиного дневника, Марк начинал понимать: сицкари не творили чудеса – они жили ими. То, над чем бились современные учёные, для них оказалось простой частью повседневности, словно они говорили с миром на языке, который наука только начинала учить.
И где-то в недрах земли, среди корней древних деревьев, среди складок туманных долин реки Сить, ещё живёт память об этом удивительном народе. Память, которая ждёт своего часа, чтобы однажды снова прорасти сквозь толщу забвения.
В старом сундуке, среди выцветших документов и потрескавшихся от времени карт, Марк находил намёки, крупицы знаний, которые складывались в странную мозаику.
Он закрыл дневник и положил его на стол, ощущая тяжесть страниц, будто они не просто бумага, а ключи к давно запертым дверям. Странное волнение охватило его: больше, чем любопытство исследователя, больше, чем жажда знаний. Это был призыв – словно сама история, которую он только что пролистал, обращалась к нему лично.
