– Невозможно! – Из глаз брызнули слёзы. – Зачем ты меня обманываешь? Зачем, твою мать, ты меня обманываешь?! Как ты можешь такое говорить?! Как ты можешь?! – Я беспощадно лупила её ладонью по спине, пока она крепко прижимала меня к своей груди.
– Зафиксируй руку! – прогремел чёткий приказ Фрэнка. – Быстрее!
– Нет! Не надо! Пошли к чёрту! – орала я, пытаясь отбиться от сестры. – Я не хочу спать! Я хочу увидеть Эйдена! Отведите меня к Эйдену! Отведите…
Мимолётная боль в сгибе локтя, и сознание начало туманиться, путаться, выбрасывать из реальности. Я пыталась остаться. Очень пыталась. Старалась изо всех сил. Но оно ускользало, не за что было ухватиться…
– Я хочу увидеть Эйдена… Я хочу…
Настоящее время.
Наступила тяжёлая, томительная пауза, в которой нужно сделать несколько глотков кислорода. Я отчаянно сжимала веки, скребла ногтями велюровую обивку кресла и не хотела продолжать.
– Я соболезную твоей утрате, – разбил тишину вполне искренний голос доктора Кауфмана.
Молчание.
– Эмили, я ни к чему тебя не принуждаю. Мы можем перенести наш разговор…
– Нет! – резко распахнув глаза, опротестовала я. – Не надо. Я расскажу сейчас.
Доктор никак не отреагировал на мою резкость.
– Хорошо.
– Он появился сам.
– Сам?
– Да. Он появился сам. Но… – Я перевела взгляд на окно.
Снова пасмурно. Самое пасмурное лето в Чикаго.
– Наверное, я его позвала.
Полтора года назад.
Время – форма, обладающая уникальным, но очень жестоким свойством: останавливаться, когда нужно ускориться, и ускоряться, когда нужно замедлиться. Растянуть плохие моменты. И поставить на быструю перемотку счастье.
Но это не просто плохой момент. Это трагедия, породившая самую большую паузу жизни. Моей жизни.
Мир, в один миг потерявший краски.
Он слетел с орбиты. Самоуничтожился. Выгорел дотла.
На планете миллиарды людей, а я убила бы их всех ради того, чтобы ещё хоть раз заглянуть в родные глаза. Окунуться в их зелень. Раствориться в ней… И умереть…
Потолок. Белый идеальный квадрат. Я смотрела на него так долго и так часто, что знала каждую невидимую точку, трещинку.
– Милая, тебе нужно сесть и сделать пару упражнений, – ворвался в мои мысли голос сестры. Она повторяла это уже не первый раз, а реакцию получала всегда одну. Безмолвие. Угнетающее безмолвие.
– Эми, я прошу тебя. Нужно двигаться. Иначе… иначе восстановление будет гораздо дольше и тяжелее.
Безмолвие и потолок.
– Одного массажа недостаточно.
Потолок и безмолвие.
– Уже прошло три недели.
Три недели? Мне казалось, триста лет. Наверняка, именно так выглядел ад.
– Что мне сделать?
Уйти.
– Скажи, что мне сделать, чтобы помочь? Я просто не знаю… – В голосе снова были слёзы.
Мир сгорел у меня, а плакала она. Наверное, она должна была плакать, потому что я сгорела вместе с ним. Исчезла внутренне. Но осталась внешне. Такая странная метаморфоза – жить мёртвым. Два противоположных по значению слова. Стоящие рядом. Противоречащие друг другу.
– Господи, Эми, скажи хоть что-нибудь, я умоляю тебя! Ты ни с кем не разговариваешь. Мне придётся… – она запнулась. – Мне придётся принять меры.
«Принять меры». Какие?
– Твои ноги… Понимаешь, ты можешь остаться хромой, если не будешь выполнять упражнения.
Я повернула к ней голову. Кэти стала хуже выглядеть. Похудела. Посерела. Постарела. Из-за меня. Всё случилось из-за меня.
А если бы она узнала, что я мысленно вскрыла себе вены…
Двадцать пять раз.
Что она сделала бы? Вряд ли дала бы нож в руку.
