– Ага. – Адам усмехнулся. – Особенно если не знаешь ранних.
– А дети у них есть? – спросила Тони.
– Нет. Так уж получилось, что я стал им вместо сына.
– Значит, ты тоже смог для них что-то сделать.
– Надеюсь. Если я когда-нибудь и заслужу называться Человеком, то только благодаря их доброте.
– А дальше? – наседала Тони.
– А дальше – твоя очередь рассказывать о себе, – ответил Адам, рассчитывая вызвать ее на откровения.
Но Тони вдруг вспомнила, что опаздывает на работу и что через пятнадцать минут ей надо быть в Министерстве юстиции. «Вечером договорим», – пообещала она. Адаму ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Впрочем, он подозревал, что Тони будет весь день воздвигать свои душевные баррикады.
Он оказался прав. У него было такое чувство, словно он танцевал на костюмированном балу с девушкой, которая так и ушла домой, не сняв маски. Как ни странно, но, даже зная некоторые интимные моменты жизни Тони, Адам был вынужден признать, что, по сути, ничего о ней не знает. Перед отъездом в Бостон он не удержался и сказал ей на прощание:
– Что ж, Тони, было очень приятно так и не узнать тебя поближе.
* * *
Разумеется, уехал Адам только тогда, когда пришли результаты третьего анализа крови. По словам Пенроуза, о таких анализах можно было только мечтать. Они с Адамом пришли к общему мнению, что теперь уже можно смело говорить о положительном результате.
Хартнелл был на седьмом небе. Проговорив целый час со своим бесценным Шкипером, он вызвал на аудиенцию Адама.
– Выслушайте меня, Куперсмит, и выслушайте внимательно. Я обладаю огромным влиянием, а благодаря вашему шефу буду обладать им еще долго. Я перед ним в долгу. Так вот. Скажите мне, молодой человек, чего бы Макс Рудольф хотел больше всего на свете?
Адам приблизился к старику и едва слышно произнес:
– Эти мышки – лишь одно из многих научных достижений Макса. Думаю, он как никто другой достоин Нобелевской премии.
– Это не проблема, – буркнул Босс.
В Реймонде да Коста снова взыграли бесы. Отправив сына в школу, а жену на работу, он с удвоенной энергией принялся пестовать гений дочери.
Одним из преимуществ его работы на факультете было отсутствие строгого графика. От него требовалось обязательное присутствие в определенные часы лабораторных занятий, в остальном же Реймонд был волен планировать свое время сам. При желании налаживать аппаратуру для работы профессоров-физиков он мог хоть по ночам. Для того образа жизни, к которому он теперь перешел, подобная свобода казалась неоценимой.
Он принялся без конца проверять способности Изабель, стараясь определить границы ее интеллекта.
Играя с дочерью в кубики на полу, Рей как-то разместил в ряд шесть красных кубиков, а параллельно выставил три белых.
– Изабель, сколько здесь красных кубиков?
Девочка бойко сосчитала:
– Шесть.
– А белых?
– Три.
– А сколько всего?
Малышка на мгновение задумалась, после чего уверенно ответила:
– Девять.
– Дорогая, я тут кое-какие книги прочел, – сообщил Рей жене, когда она пришла с работы. – Так вот, они пишут, что объединение геометрических объектов разных цветов в одну группу под силу только семилетнему ребенку.
Мюриэл улыбнулась.
– Ты уверен, что ты ее не натаскал?
– Не говори глупостей. Сейчас сама увидишь.
Изабель тем временем играла в гостиной. Отец призвал ее к себе, взял лист бумаги для рисования и написал:
Девочка взяла у него листок и тут же приписала: 11.
