– Она умерла, когда мне было двенадцать лет. Он ее убил.
– Как? Что ты такое говоришь?
– Она пыталась родить второго ребенка и на поздних сроках беременности получила токсемию. – Было заметно, что Адам до сих пор переживает. – Понимаешь, он фактически убил ее. Ей становилось все хуже и хуже, а он не позволил врачу вызвать преждевременные роды, не хотел, видишь ли, чтобы ребенок погиб. В конечном итоге погибли оба.
– Кто же тебя потом воспитывал?
– Я сам.
– Так не бывает.
– Бывает. Уж я-то знаю. Звучит невероятно, но я начал заниматься спортом – прыжками в воду.
– Ого! – восхищенно воскликнула Тони. – Кажется, понимаю: тебе хотелось острых ощущений?
– В каком-то смысле. Хоть на пару секунд – мысленно – я оставался один во всем мире, к тому же на сто метров выше всех.
– Недаром я сразу почувствовала в тебе родственную душу, – улыбнулась Тони. – Мы оба любим общество самих себя.
За завтраком Тони продолжила допрос:
– А отец знал, что ты занялся таким рискованным видом спорта?
– Да, – сказал Адам и помрачнел. – Как-то он просматривал спортивную страницу в местной газете – единственную, которая его когда-либо интересовала, и вычитал мое имя в списке участников соревнований на первенство штата. Он явился в бассейн в компании двух своих собутыльников. Но они понятия не имели, что такое прыжки в воду, и «болели» совсем невпопад. Я так распсиховался, что нырнул, как кашалот. Сорвал выступление начисто.
По тому, как он это сказал, было ясно, что Адама до сих пор мучает та его давняя неудача.
– После этого моим самым большим желанием стало поскорее уехать из дома. Тогда единственным шансом для меня могла стать академическая стипендия. В школе баллы у меня были повыше, чем в спорте. Ты когда-нибудь слышала о колледже Шаймера?
– Если честно, то нет.
– Вот-вот. И никто не слышал. Тем не менее это небольшое, вполне передовое учебное заведение под эгидой Чикагского университета. Порядок там такой: сдаешь экзамен по их требованиям – значит, можешь учиться. Своего рода инкубатор для будущих студентов-медиков, которые хотят сэкономить несколько лет учебы. Мне так не терпелось стать врачом, что в летние каникулы я работал санитаром в клинике Майкла Риза. Что давало мне неплохой повод не ездить домой. Свою злость я направил на учебники и в результате каким-то чудом попал в Гарвард на медицинский.
– И твоей мечтой, конечно, было спасение женщин от токсемии, – деликатно предположила Тони.
– И младенцев, – добавил Адам. – Я чувствовал себя умудренным опытом стариком – мне же было целых девятнадцать лет! К учебе я, может, и был подготовлен, но общаться с людьми умел плохо. Особенно с этими лощеными выпускниками престижных вузов – они о такой вещи, как Шаймер, и понятия не имели! Наверное, поэтому моей стихией стала лаборатория.
– Там ты и познакомился с Максом?
Адам кивнул.
– Я наконец обрел отца, которого мог уважать. Я заканчивал ординатуру по акушерству и гинекологии, когда Макс выбил для меня место исследователя. Он учил меня не только иммунологии – он учил меня жизни. Понимаешь, в первый же раз, как он пригласил меня к себе домой на ужин, я понял, что у него с Лиз те самые отношения, которые делают честь любому браку. Лиз – детский психотерапевт. Творит с подростками и детьми настоящие чудеса. Они взяли надо мной шефство. Лиз даже познакомила меня с поздними квартетами Бетховена.
– Ого! Действительно сложная штука.
