«Да, – отрешенно подумал Адам. – Но почему именно с Максом? С этим святым человеком? Это несправедливо!»
Лиз позвонила своей ближайшей подруге, и та с готовностью вызвалась побыть с ней, пока Адам займется организацией похорон. Поскольку речь шла о дорожной аварии, то сначала надо было дождаться результатов вскрытия.
В шесть часов позвонил Эли Касс из пресс-службы университета и спросил о некоторых деталях, необходимых ему для того, чтобы отправить сообщения в «Бостон глоб» и некоторые информационные агентства. Эли был рад, что есть человек, который мог уточнить список ученых наград Макса Рудольфа.
– Декан Холмс говорит, что Нобелевская для него была лишь вопросом времени, – заметил он.
– Да, – машинально ответил Адам. – Его можно назвать ведущим иммунологом мира.
В гостиной сидели Лиз и семейный адвокат Морис Отс.
– Я бы не стал так скоро говорить о завещании Макса, – словно извиняясь, сказал тот, – но дело в том, что он категорически не хотел, чтобы на похоронах звучали какие-нибудь речи. По сути дела, он вообще не хотел никакой панихиды. Во всем остальном завещание очень простое. – Он помолчал, потом, глядя на стоящего в углу высокого доктора с бледным лицом, добавил: – Вам он оставил свои золотые часы на цепочке.
– Сейчас принесу, – предложила Лиз.
– Нет-нет, – остановил Адам, – еще успеется.
– Ну пожалуйста, – попросила Лиз. – Что ж ты, придешь домой с пустыми руками? Не взяв ничего на память о Максе?
И забыв о посторонних, она вдруг упала Адаму на грудь и разрыдалась. Он тоже не смог сдержать слез. Так они и оплакивали вместе свою страшную утрату. Утрату человека, благороднее и чище которого они не знали.
* * *
Адам ушел около полуночи, оставив Лиз на попечение подруг и соседей. Дом еще хранил множество следов присутствия Макса: его книги, одежду. Очки, аккуратно лежащие на рабочем столе.
У Адама же был единственный памятный предмет – золотые часы. Тем более трогательный подарок, что в свое время они были подарены Максу его отцом по случаю получения докторской степени по медицине. Теперь они превратились в символическую эстафетную палочку. Адам прижал холодный металлический корпус к щеке.
Зазвонил телефон. Это была Тони.
– Передали в одиннадцатичасовых новостях, – сказала она. – С тобой все в порядке?
– Не совсем, – с горечью ответил Адам. – За рулем должен был быть я.
На том конце трубки замолчали. Тони не знала, что сказать. Наконец она спросила:
– Когда похороны?
– Во вторник утром. Никакой панихиды не будет. Он так хотел.
– Мне кажется, что это неправильно, – возразила Тони. – Какие-то слова должны быть сказаны – хотя бы слова любви. Лиз просто не понимает, но это нужно и ей самой. Нельзя уйти, не сказав ни слова в память о Максе. Можно, я приеду?
– Да ведь ты с ним и знакома-то не была!
– Похороны устраивают для живых, не для мертвых.
– Это я понимаю. Но мне надо будет позаботиться о Лиз.
– Знаю, – мягко ответила она. – Только о тебе тоже кто-то должен позаботиться.
Возникла короткая пауза.
– Спасибо, Тони, – тихо сказал Адам. – Буду тебе очень благодарен, если придешь.
* * *
Вокруг свежевырытой могилы собрались человек двадцать. Декан, коллеги с женами, сотрудники лаборатории, студенты. И среди них чуть в стороне стояла только что прилетевшая из Вашингтона Антония Нильсон.
Работники похоронного бюро, привычные к любым, в том числе и к самым необычным проводам умерших, приготовили для участников церемонии цветы, чтобы положить в гроб как последний знак уважения.
