– Время для чего? – спросила девушка.
– Время для тебя узнать, – ответил он.
Беспокойство охватило Арабессу, когда она посмотрела на пряди внутри пузырька.
– Они принадлежат ей?
Долион покачал головой. Солнечный свет наконец начал проникать сквозь высокие окна, и лучи солнца достигали его рыжей бороды, играя в зачесанных назад волосах.
– Это твои волосы, моя музыкальная.
– Мои? – Арабесса резко выпрямилась.
– Тебе тогда было три.
Арабесса непонимающе нахмурилась. Она очень не любила, когда ей что-то было непонятно.
К счастью, отец избавил ее от дискомфорта и объяснил все сам:
– Конечно, ты бы всегда могла использовать прядь собственных волос, но тебе нужно знать, что искать, а это… воспоминание, которое, как хотела твоя мама, не затуманено двадцатью четырьмя годами других воспоминаний. Тебе не придется перебирать массу эпизодов, чтобы найти нечто такое, что ты видела, будучи ребенком, но не могла объяснить.
Арабесса посмотрела на отца, и сердце ее сжалось от тревожного ожидания.
«Что ты видела, будучи ребенком, но не могла объяснить».
С его словами назойливые видения, которые время от времени всплывали в памяти, снова напомнили о себе. Темная комната, металлический запах магии, чувство страха и улыбка матери. Но, как и всегда, Арабесса не могла вспомнить ничего больше, и видения снова исчезли.
А поскольку отец никогда не любил говорить о своей супруге, – ведь боль от ее смерти во время родов Ларкиры нанесла неизгладимый отпечаток, – Арабесса никогда не желала обременять его расспросами на эту тему. У него и без того хватало забот, поэтому вполне обычно, что он мог забыть подробности ее детства, наполненного множеством ярких и неизгладимых воспоминаний.
Но Арабесса знала, что в ее жизни не было ничего обычного. Даже в случае с даром.
– Ты должна понять, дитя мое, – продолжил отец, возвращая Арабессу в настоящее. – То, что ты узнаешь с помощью этих прядей, – его взгляд упал на стеклянную бутылочку, которую она держала, – если бы я мог, то все рассказал бы и тебе, и твоим сестрам.
Только стук метронома на крышке пианино наполнял комнату, пока Арабесса вглядывалась в голубые глаза своего отца. Но после многих лет, проведенных в роли благородного графа Рейвита из второго дома Джабари и нахождения на троне в качестве Короля Воров, живя двумя жизнями и исполняя множество ролей, Долион Бассетт в совершенстве овладел умением скрывать свои истинные чувства.
Одно было ясно: если отец говорил настолько расплывчато, значит, он не мог выразиться яснее. Или у него не было на это права.
«Магия», – пропели ее дары.
«Да», – согласилась Арабесса, ощутив волнение.
Отца сдерживало заклинание. Тайный обет или клятва молчания, неважно.
«Пора идти, – настаивали ее дары. – Надо узнать то, что не может открыть даже наш король».
– Спасибо, отец. – Арабесса встала, ее пульс участился, ей не терпелось узнать тайну.
Большая рука Долиона обхватила ее запястье, не давая уйти.
– Еще знай, моя музыкальная: то, что ты узнаешь, не изменит твоих обязанностей по отношению к семье. Ты можешь остаться со своими сестрами, ничего не менять, понимаешь? У тебя есть выбор. – Долион убрал руку. – У тебя всегда есть выбор.
Выбор?
Арабесса недоуменно моргнула.
Какой у нее был выбор, если она родилась с таким даром, в такой семье? Когда ей с детства внушали, что ей суждено возглавлять их с сестрами троицу, ужасных и беспощадных Мусаи, выполняя все, чего бы ни потребовал король? Что такое выбор, когда ее строго учили тому, как важно подчиняться приказу, с честью выполнять долг? Когда ее отец постоянно упоминал и о семейных обязанностях?
