– Спасибо, но мне и самому прекрасно известно, что нужно для счастья. Еще в институте дал себе слово, что буду рад только тогда, когда найду свое дело жизни и воплощу его…
– Ооо! Да вам в департаменте пора открывать философский уголок! – с трагической ноткой протянул Макс. – Будете там вести непринужденные беседы в абстрактно-упадническом стиле, как все мыслители!
– Он уже открыт, присоединяйся! – подмигнул ему Енисеев. – Мы тебя перетянем в наши ряды!
Они по-прежнему шагали вдоль бульвара. Чистые пруды поблескивали в закатном свете, а их обитатели незаметно потягивали пиво на лавочках и икали в прохладную вечернюю темноту. Макс и один из стажеров вскоре попрощались и скрылись в переулках в поисках очередного увеселительного заведения, а Всеволод с Ваней продолжили путь к метро. Вдалеке высокопарной глыбой чернел силуэт горемычного Грибоедова.
Внезапно Енисеев остановился, уставился на изваяние драматурга и спросил, будто бы самого себя:
– Интересно, о чем думал бы Александр Сергеевич, оживи он хотя бы на полчаса? И что было бы, если б вдоль Чистых гуляла не праздная молодежь и бухие гитаристы, а его современники? Его и Пушкина… Вот было б интересно пообщаться…
– Да… – согласился Ваня и продолжил путь, но, к его удивлению, Всеволод продолжал стоять на месте.
– Скажи, а ты хотел бы резко поменять что-то в жизни? Допустим, познакомиться с людьми, с которыми никогда не мечтал увидеться? – спросил Сева, посмотрев прямо в глаза своему спутнику.
– Да, звучит заманчиво.
– А смог бы навсегда покинуть тот мир, в котором сейчас существуешь?
Ваня обескураженно застыл. Еще пять минут назад ему казалось, что он познакомился с одним из самых незаурядных молодых людей и увлекательных собеседников, с которым, впервые за много лет, ему было нескучно общаться. Сейчас же надежды Вани обреченно рушились. Он вдруг подумал, что Енисеев мог оказаться всего-навсего помешанным сектантом или членом радикальной группировки.
Но Сева понял озадаченность нового знакомого и успокаивающе положил руку ему на плечо.
– Ваня, не бойся! Экстремистом я не являюсь и отряд самоубийц не возглавляю. Все куда более интеллигентно и безболезненно. Забудь, это просто мысли вслух одного незадачливого фантазера!
– Хочется верить… – ответил Ваня с недоверием.
– Они добрели до конца Чистопрудного бульвара, оставшуюся часть времени болтая о деталях министерской службы. Затем дружески попрощались и разъехались по своим районам – Ваня со спутанным клубком неоднозначных мыслей, а Всеволод – с новым литературным замыслом, на который его натолкнула невозмутимая фигура создателя «Горя от ума».
Завтра начинался новый этап его «житейского заплыва». Да, Роман Ковальский уподоблял себя пловцу, но не потому что обожал рассекать волны или бросаться под их всклокоченную пену. Просто всю сознательную жизнь он плыл по течению в привычном, но до чертиков предсказуемом русле. И что самое неприятное – Роман не понимал, какой финал ожидает в заключительной точке этого «заплыва» и доставит ли он ему истинное счастье.
Но именно сегодня Роман старался об этом думать. Несколько дней назад он пришел, как обычно, в редакцию журнала «Искусство на перепутье», где вел колонку об эпохе русского модерна. Дела у журнала шли неважно – то сокращали финансирование, то урезали штатные единицы, но Роман жил эпохой начала ХХ века, поэтому писал об эстетике живописного символизма без оглядки на меркантильную современность и административные неурядицы. Однако настал день, когда русская безжалостная рулетка выстрелила в него невидимым, но болезненным патроном. Редактор уважительно, но категорично объявил ему, что журнал закрывается.
