Симфония дрейфующих обломков - страница 36



Противники отползли друг от друга на небольшое расстояние, чтобы восстановить дыхание.

– Зря ты это сделал, парень! – услышал Роман упрек. – Все равно такую девушку я никому не отдам!

Хулиган смотрел на Романа уже без омерзения, но с дерзко вздернутым дрожащим подбородком.

– Так разговаривать с женщиной недопустимо! – резко возразил Ковальский. – Поэтому я и вмешался. Вы же с ней не знакомы?

– В реальности может и не знакомы… Но внутри себя я чувствую, что знаю ее очень давно! И люблю!

– Любите? – не поверил Роман, приняв его за непутевого сексуального насильника.

– Да, представь себе! Жизнь – она, блин, такая! Иногда объяснение в любви со стороны похоже на попытку ограбления. Люди по-разному выражают свои чувства. Уяснил?

Романа раздражало обращение на «ты» – хотелось вмазать горе-маньяку еще сильнее. Но неожиданно ему показалось, что в чертах этого человека – больших выразительных глазах, волосах соломенного цвета, крупной ямочке на подбородке – есть какие-то знакомые, но позабытые черты.

– Что уставился? – огрызнулся тот, но тоже посмотрел на Ковальского более пристально, чем раньше.

– Напоминаете вы мне кого-то… Вы не учились в..? – Рома назвал свою школу.

Незнакомец взволнованно кивнул. Он будто собирался спросить то же самое.

– Женя? – неожиданно вырвалось у Романа. Вспышка памяти сама запустила речевые рецепторы.

– Да… – тихо произнес незнакомец. – Неужели… Рома? Роман Ковальский?

– Он самый! Ну, привет, Ракитов! Женька, дружище!

Они поднялись, подошли друг к другу и приветливо обнялись. В глубине подсознания у Романа еще трепыхалось сомнение в том, не плачет ли по бывшему однокурснику КПЗ или карета неотложки, но радость от встречи все же вытеснила неприятные мысли.

– Чем ты занимаешься? Я так давно тебя не видел!

– Ох, Ром, я сейчас… Гляжу на мир глазами гения!

Ракитов и Ковальский были закадычным друзьями в старших классах одной из московских школ. Они интересовались искусством, философскими концепциями, участвовали в юношеских просветительских проектах, мотались по выставкам и лекциям о художниках в красивейших особняках Москвы. После окончания школы их пути разошлись – Роман поступил на факультет журналистики, так как всегда хотел писать не столько картины, сколько впечатления о них, а Женя уехал с родителями из города. Его отец служил по военной линии, а потому был вынужден переехать с семьей к новому месту работы – куда-то в северные края. Женя с тех пор не звонил, в социальных сетях тоже не давал о себе знать, и дружба постепенно растворилась, как снеговик в весеннюю оттепель.

Зато теперь Женя Ракитов стоял напротив и глядел на друга, как и встарь, своими огромными голубыми глазами. Правда, в них уже не было знакомого Роме юношеского задора – если раньше они напоминали небесную синеву, то теперь – ледяную отчужденность. Но улыбка осталась прежней, ракитовской.

– Жень, любишь же ты иносказательно выпендриться! А если по существу? Какого гения?

– О, это долгая история. Мне надо тебя к ней подготовить. Но для начала лучше о себе расскажи! Наверно тихо и благородно служишь в каком-нибудь ведомстве?

Рома поведал ему о своем прежнем месте работы, которое стимулировало творческий подьем, но потом сдулось в один прекрасный момент, грозя оставить его на улице – умного, красивого и, разумеется, никем не оцененного. Ракитов иронично усмехнулся. Когда Роман упомянул про новое предложение и завтрашнее собеседование, Женя заметно скис и критически помотал головой.