– Назначены-то они вот тогда, да как же я их буду проводить? Мне бы хоть разочек посмотреть откуда-нибудь, а там-то я запомню всё!
– Зачем же откуда-нибудь? Только сначала давай-ка возьмём «Строевой устав» да вместе со мной проштудируем его всерьёз, как там и что. А занятия с утренних часов перенеси на после обеда, тогда я приду и помогу. Если хочешь и если твоё начальство не будет против!
Они довольно долго сидели над уставом. Добровин особенно налегал на уставные требования при поворотах строя, при команде «Кругом марш». При этих командах надо точно знать, под какую ногу дать команду, да ещё точно разграничить голосом команду предварительную и исполнительную.
Добровин, увидев, что Егоров уже с трудом усваивает его слова, закрыл книгу и сказал:
– Всё! Ложись спать! Утро вечера мудренее! А вообще-то, дорогой мой, – здесь он встал в позу и продекламировал:
О воин, славою живущий,
Читай устав на сон грядущий!
И утром, ото сна восстав,
Читай немедленно устав!
– Только с толком читай. Вникай и разумей!
Добровин не обманул Егорова. Пришёл даже раньше назначенного им времени и попросил, если это можно, в порядке «гонорара» проиграть ему всё то, что оркестр приготовил к присяге.
Прослушав всё, он отошёл в сторонку, попросил Егорова подойти к нему и предупредил, что он-де не специалист и ему неудобно говорить об этом человеку, всю жизнь жившему в музыке, чьё имя печаталось аршинными буквами на афишах, но ему кажется, что «встречный марш, по-моему, надо играть чуть быстрее и ноты брать короче, ну, знаете, не тянуть их, а так вот, этак, тра-та-та-та-та-та-та-та! И в маршах тоже, покороче!»
Егоров поблагодарил его и попробовал сделать по его совету. Действительно, марши стали звучать более остро.
«Век живи – век учись! Вот и физрук дал мне урок музыки», – подумал про себя Егоров.
Для строевых занятий выбрали удалённую от центра лагеря аллею, в том месте, где, вероятно, ещё этим летом стояла какая-то воинская часть. Но, несмотря на это, звуки музыки привлекли и сюда слушателей, которые скромно стояли в стороне по обочинам аллеи и, разумеется, никаких замечаний не делали.
К удивлению Добровина – оркестр ходил хорошо! И даже поворот «кругом» с инструментами в руках сделал совершенно безукоризненно! Добровин умилился и шепнул Егорову:
– Золотой мужик твой Сибиряков! Это же, конечно, его работа! – Но всё же посоветовал в оставшиеся дни хоть по полчасика, но походить с игрой.
С этого момента Егоров был уверен в том, что его дебют в роли военного капельмейстера пройдёт удачно.
На свои собственные, весьма не солидные, средства Егоров купил в магазинчике Военторга целлулоидовые подворотнички для всех своих музыкантов, пять баночек пасты для чистки пуговиц и медных частей снаряжения, несколько банок сапожного крема и передал всё это Сибирякову с тем, чтобы все ко дню присяги пришили подворотнички, начистились бы до блеска и обязательно побрились бы. Сибиряков долго не хотел брать все эти «нехитрые сувениры», но в конце концов под нажимом Егорова взял и сказал:
– Скажу музыкантам, что от вас, в подарок!
Утро в день присяги было великолепное! На небе ни облачка, цвет неба неописуемо синий, солнце уже далеко не жаркое, но ласковое, верхушки деревьев так подсвечены солнцем, что кажется, будто они какие-то особенные, а не обычные дубы, ясени, сосны!
Оркестр блистал ослепительно начищенными пуговицами, звездами на пилотках. Сапоги хотя и были кирзовыми, но головки их, из какой-то немыслимо жесткой кожи, также излучали блеск. А инструменты сверкали как маленькие солнца.
