Но майор Залесский не понимал или, может быть, не хотел понимать этого! Он был совершенно твёрдо убеждён в том, что его визиты в оркестр приятны всем, и Егорову, и музыкантам, что все его считают своим другом, покровителем (хотя своего «покровительства» на деле он ничем не проявил), и продолжал свои визиты.
А Егоров был большим поклонником плановой работы. Он начинал с настройки оркестра, с коллективного проигрывания гамм, упражнений, а затем переходил к работе над пьесами. Пьесы он проходил строго по партиям, по кускам произведения, соединяя всё вместе только тогда, когда все музыканты уже знали свои партии и сознательно разбирались в них. Конечно, это утомительная работа и совершенно не рассчитанная на «слушателей». Майор же Залесский приходил именно слушать. Обычно после того, как Егоров обращался к нему с фразой: «Разрешите продолжать занятия, товарищ майор!» – майор Залесский отвечал:
– Да, да, пожалуйста, – и усаживался на стул позади Егорова, и некоторое время сидел спокойно, внимательно глядя на музыкантов, старательно выполнявших требования Егорова. Но вскоре это ему надоедало, ему хотелось послушать что-то более приятное, и он начинал дёргать Егорова сзади за поясной ремень.
– Слушаю вас, товарищ майор, – поворачивался Егоров.
– Хватит тебе их мучить! Сыграй-ка мне увертюры к «Кармен», – просил Залесский с приятнейшей улыбкой.
– Слушаюсь, – скрепя сердце, отвечал Егоров. – Библиотекарь, раздайте увертюру к «Кармен».
План занятий летел! Но Залесский этого не замечал, а, совершенно довольный, выслушивал увертюру, а после неё «заказывал» что-нибудь ещё, никак не относящееся к намеченным на сегодня занятиям. И просиживал он подолгу, иной раз за ним прибегали посыльные из штаба части. Он, ничего не скажешь, благодарил и напоминал, что ещё придёт, дескать, готовьте новые вещи, а сам же мешал их приготовлению.
Оркестр имел не только порядочный запас строевых маршей, но уже было подготовлено и несколько концертных программ. Это дало возможность организовать несколько концертов в клубе части и, что ещё больше понравилось Егорову, провести некоторое количество концертов непосредственно в батальонах, прямо среди красноармейцев. И вот тут-то он, имевший не один год практической работы с хорошими, большими симфоническими оркестрами в громадных, великолепно оборудованных концертных залах, пожалуй, впервые осознал, как нужна музыка здесь, вдали от городов, в самой гуще народа! Нет! Такой внимательной, такой чуткой аудитории не бывало в концертных залах! Никогда в концертных залах так благодарно не принимали исполнителей. Что бы ни игралось, какое бы произведение ни звучало, всё слушалось внимательно, с подлинным интересом. Правда, Егоров считал необходимым перед каждым исполняющимся произведением дать коротенькую характеристику и автору, и самому произведению! «Ох, сюда бы да мой оркестр, хотя бы из Т**, вот было бы удовольствие», – думал Егоров в эти минуты. Но слушатели были благодарны и за этот оркестр, оркестр, только что сколоченный, играющий на поношенных, нестройных инструментах, кое-что исполняющий с трудом, что называется, «еле-еле»!
По воскресеньям Егоров выводил оркестр в солдатскую столовую. Ежедневно оркестр выходил играть развод караулов, процедуру длительную, так как караул был большой, постов было много! Капитан Безродный часто давал задания Егорову играть на строевых занятиях того или иного батальона, словом, музыка звучала в части не переставая, оркестр жил полнокровной жизнью, и не было такого человека в части, который бы не говорил: «Ну, наши музыканты молодцы, без них плохо было бы!» – это, конечно, было высшей оценкой оркестру.
