«Священную войну» пели и в части. Пели и в строю, пели и в свободные минуты, и, собственно, казалось бы, не было нужды исполнять её на концерте. Но комиссар Герош считал, и Егоров был с ним совершенно согласен, что «Священная война» должна иметь такое же значение, как позывные на радио, такое же значение, как строки «Смерть фашистским захватчикам» на печатных изданиях, говорил Герош.
И, несмотря на то, что «Священную войну» знали все, её слушали с восторгом! И припев к последнему куплету обычно подхватывали все слушатели! Очень впечатляюще звучали слова:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, –
Идёт война народная,
Священная война!
Долго не смолкали аплодисменты после «Священной войны»!
Обычно песни перемежались стихами в исполнении участников ансамбля. Стихи на военные темы Безыменского, Жарова, Твардовского, Прокофьева, Алтаузена, Долматовского и других авторов. Очень любили стихи Всеволода Лободы, воевавшего где-то совсем неподалёку от части. Очень доходили до слушателей его слова:
Невесел в дымке канонады
Сугубо штатский человек…
Подавляющее большинство слушателей, хотя и одетых в полную военную форму, были «сугубо штатскими человеками» и не стеснялись этого, они были готовы отдать свои жизни за Родину, они беззаветно работали над приближением победы над врагом, и, конечно, все они были уверены в том, что придёт время, когда они вернутся к своему мирному труду на славу своего Отечества.
Читалась и проза. Очень любили миниатюры Остапа Вишни, с неизменным успехом проходили рассказы Михаила Зощенко, но с совершенно неописуемым волнением слушались фронтовые заметки Эренбурга, написанные, казалось, кровью сердца!
Заканчивался концерт обычно оркестром. Комиссар Герош особенно настаивал на том, чтобы в заключение концерта была исполнена «Тачанка» Листова. Да, именно та самая «Тачанка», покрытая славой гражданской войны!
Комиссар был доволен концертами. Он не раз упоминал на служебных сборах командного состава о том, что концерты эти во многом помогают части, что общий тонус части значительно повышается и многие задачи, стоящие перед частью, решаются значительно энергичнее и эффективнее.
Подошёл и новый, 1942 год. Егоров вполне регулярно получал письма от жены, иногда в письме жены были вложены листики с трогательными каракулями дочки! Она ведь начала свои занятия в школе и была совершенно уверена, что может писать папе – самостоятельно! Правда, в её письмах было значительно больше фантастических начертаний, чем печатных букв, но всё-таки прочитать и понять её послания Егоров мог. Письма дочки были до бесконечности милы! Сокращённый режим питания, несомненно, затронул и её, а поэтому она считала себя обязанной сообщать папе о том, что в школе был вечер и им выдали по булочке и по конфетке… Было бесконечно жаль девочку, но чем мог помочь ей Егоров? Приходилось крепче сжимать зубы и ещё больше углубляться в работу. Но, во всяком случае, семья его была цела и жила, применительно ко времени, «в пределах нормы». Это уже успокаивало.
Было радостно, что наши войска дали великолепный отпор фашистам под Москвой, что Москве уже не угрожает опасность, а накануне Нового года, буквально за несколько часов до «встречи Нового года», комиссар Герош сообщил, что войска Западного фронта освободили город К**, где формировалась часть майора Рамонова. В общем, причин для того, чтобы идти на встречу Нового года в хорошем, приподнятом настроении, было много! Да ещё Комлев во всеуслышание объявил командирской столовой, что в 6 часов вечера и до 11 часов в магазине Военторга все командиры могут получить до пол-литра водки, по пять пачек папирос высших сортов, что Комлев особенно подчеркнул, по пачке печенья и по полкилограмма сахара. Это тоже подняло настроение, хотя далеко не все верили Комлеву, что и не заставило долго ждать подтверждения правоты скептиков.
