– Осталось же золото от деда Ермила, – с упреком в голосе проговорил Анисим. – Неужто мало?
Комарин досадливо затряс перед его лицом растопыренными ладонями:
– Ну, чего ты егозишь? Че тебе там делать? Разве здесь плохо?
– Устал я от энтой жизни. Сидим, как зверье в берлоге.
– На каторгу опять захотел?
– Да хоть на каторгу. Там хоть люди.
– Стало быть, я уже тебе и не человек?
– На дочь глянуть бы хоть одним глазком… – мечтательно протянул Анисим. – На сына…
– Заладил! – в сердцах махнул рукой Яшка. – На дочь… на сына… тьфу!
Анисим помолчал. Потом, медленно выговаривая каждое слово, сказал:
– Ты, Яков, как хошь, а я завтра ухожу.
– Сгинешь в тайге один-то.
– Все одно, ухожу.
Камарин только сплюнул, глядя в темное от тоски лицо Анисима.
9
Жарким июльским днем в сосновом лесу за речушкой Вторая Ельцовка, бегущей по дну крутого, поросшего полынью оврага, начали появляться самые разные люди. То мукомолы с фабрики, то приказчики, а то и просто деповские рабочие, приодетые как на праздник. Собрание, на которое все они явились, должно было наконец завершить объединение действующих в Новониколаевске социал-демократических групп.
