– Долой!
– Зануда либеральная!
– Гоните его к чертям собачьим!
– Бумагомаратель!
Ромуальд Иннокентьевич сгорбился. Весь его трепет сразу пропал. Он видел в зале чужие, действительно чужие ему лица и ощутил страх перед ними. Опустив плечи, он торопливо покинул сцену, на которую уже выскочил вихрастый студент в тужурке Томского технологического института.
– Тут вот господа либералы призывают нас к спокойствию! – запальчиво крикнул он. – Спасибо за совет. Мы оставляем вам эту возможность: почтительно выпрашивать немного свободы! Вставайте на колени и тяните жалостно руки к тем, кто якобы и наградит вас свободой. Вы же о себе думаете, а не о народе! Вот почему вы должны помнить: когда мы вырвем власть из рук царского самодержавия, вам она не достанется. Мы передадим ее пролетариату, мы передадим ее народу, от имени которого вы осмеливаетесь вести свои пылкие речи.
– Да здравствует Учредительное собрание! – раздался крик из зала.
«Сумасшедшие!» – выругался про себя Озиридов и поднялся с места, пробиваясь к выходу. Только в вестибюле он перевел дух.
– Выступал ты, честно скажу, красноречиво, – проговорил Высич, подходя к нему. – Но зря ты пытаешься толковать о парламентской борьбе. Неужели не понятно, что терпение кончилось?
Озиридов, все еще не пришедший в себя, вытер взмокшее лицо платком, обиженно выпятил губы.
– Зря дуешься, – улыбнулся Валерий.
– Ты воспитанный человек! Дворянин! – вспылил Ромуальд Иннокентьевич. – Что общего у тебя может быть с этими?..
Потрясая рукой, он пытался найти слово пообиднее, но ничего подходящего в голову не приходило. Покрывшись досадливым румянцем, он в отчаянии замолчал.
– Я уже давно не дворянин, – холодно улыбаясь, отчетливо проговорил Высич. – Я беглый политический преступник. Всего лишь беглый преступник. Прости, Цицерон, но с «этими» у меня гораздо больше общего, чем с тобой.
– Ну, как знаешь! – запальчиво вскинул брови Озиридов, но все же взял себя в руки и уже спокойнее произнес: – Валерий, мне наплевать, какую веру ты исповедуешь. Будь ты хоть трижды социалистом, меня это не трогает. Для меня ты друг и всегда будешь оставаться другом. Я своих привязанностей не меняю!
– Ладно, давай без излияний, – смягчился Высич, ощутив, что, несмотря на свои ошибки и заблуждения, Озиридов ему дорог, как дороги бывают только друзья юности, и вместе с этим ощущением ему стало неловко за себя, за свою холодность. Он опустил глаза: – Еще увидимся, поговорим…
Озиридов понимающе кивнул и, дотронувшись до руки приятеля, пробормотал:
– Хорошо, хорошо… Пойду подышу…
Проводив Озиридова, Высич ощутил на себе чей-то внимательный взгляд.
«Ага, филер! Затаился в тени гардероба». С этим филером Высич уже сталкивался дважды: на пристани, наступив ему на ногу, и на тайной квартире, откуда ему едва-едва удалось ретироваться.
Усмехнувшись, Высич направился прямо к филеру.
– Здравствуйте, господин агент!
Филер растерянно отпрянул, пытаясь выдавить из себя улыбку, но это у него получалось весьма неубедительно и он сам это почувствовал, буркнул еще более растерянно:
– Служба…
Высич взял его за рукав:
– Почему бы вам не заглянуть в зал? Там интересно, я могу вас представить публике. Как вы на это смотрите?
– Отстаньте! – филер попытался выдернуть рукав из пальцев Высича. – Я городовых крикну!
– Да вы что? – удивился Высич. – Разве вам не приказали всеми способами соблюдать порядок? – И догадался: – А-а-а, вы, наверное, домой торопитесь! Что ж, прошу… Это прямо в двери!
