Гришке скоро поступать. К тому времени авторитет к.ф.н., доц. Барской Г. М. должен взлететь прямиком до ректорской двери. И Гришка тоже обязательно взлетит. Сразу же после окончания универа.
Чтобы никогда. Ни при каких обстоятельствах. Чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах его брат не попал в ПНИ[4].
* * *
Анна Павловна пришла на работу в кожаном удлиненном жилете, напоминающем фартук мясника. Это был один из ее счастливых нарядов, кафедральные дамы обменивались взглядами. Живем спокойно недели две.
Барская вошла в захламленный кабинет и заперлась на ключ под одобрительным взглядом Орловой. Сегодня – день особенный, пусть никто не тревожит. Галя увидела на полу большую дизайнерскую сумку, похожую на те, что любили челноки в девяностых. Анна-Пална привычек не меняла: швыряла сумки на пол, дешевые или неприлично дорогие, как, например, эта – коллективный подарок на Новый год. Со своей потертой сумкой Галя забывала расстаться даже на трибуне. На фотографиях она смотрелась, как измученная советская тетка: сведенные брови, морщина на лбу, торба с документами прижата к груди.
Завкафедрой вытащила из холодильника одинокую бутылку водки.
– Полейте мне на руки, – бросила она. Сейчас, особенно сейчас, нельзя заболеть. Бывало, Анна-Пална приходила на работу с температурой под сорок. Покажешь слабину – скинут или сожрут. Наружная дезинфекция, упаси Господь, не внутренняя, не повредит. Ну-с, начнем…
Обе заговорщицы расположились напротив друг друга – впервые Галине Михайловне позволили сесть на стул покойной предшественницы Орловой, первой и главной заведующей кафедрой. Из этого закутка, обросшего монбланами дипломов, монографий и диссертаций, произрастала всесоюзная слава об уникальной языковой подготовке их университета. На этом святом месте сиживали только самые приближенные люди.
Что ж, пока полет нормальный, подумала Галя, направляясь к мемориалу великой предшественницы. Протиснулась между шкафом и столом, отодвинула неаккуратную горку диссертаций, готовых в любой момент поглотить оба рабочих места.
– Галина Михайловна, голубчик, – начала Орлова задушевным тоном.
* * *
…Голубчика, между прочим, Галя заслужила.
Путь наверх занял непростительно много времени. Семь лет добросовестной возни с первокурсниками, разве что носы им не вытирала. Конкурс песни, театральные постановки, алло, мы ищем таланты, выпуск самодельной газеты, лекции заезжих гастролеров. Была в ее материнской страсти и осязаемая цель: хотелось воспарить над строчкой «отв. за внеучебные мероприятия» в годовом кафедральном отчете. Дальше, дальше и желательно бегом – женский репертуар номенклатуры и так узок, и так ограничен по возрасту!
Банкеты, кафедральные посиделки, стихи и песни советских композиторов, апофеозный канкан с мужем «нашей дорогой Анны-Палны» (растянулась в неуклюжем шпагате, месяц ходила враскорячку). Выпьем, друзья, за кафедру, за науку, за новые достижения!
Ну а теперь дослужилась до престижной табели о рангах. Не зря надрывалась, значит.
Слышишь, я заслужила сама! Не понадобилось тебе бабла отсыпать.
На диссертацию Галя отвела три летних месяца и успела. Писала лежа на животе бессмысленные для вечности строчки, шаг за шагом приближаясь к вехе из букв к.ф.н.
Сашка в это время прыгал на ее попе; веселая игра «Мама – лошадь».
За месяцы небрежения к сыну она себя так и не простила. Шестой год возвращалась мыслями в памятный день Ватерлоо.
