Синдром изоляции. Роман-судьба - страница 3

Скажите, мамочка, вам известно, что такое «аутизм»?

Вспоминала и вздыхала. Ах, если бы… Вот бы раньше она заметила его странные взгляды в сторону, ослиное упрямство с процедурой одевания, выкрутасы с едой, бормотание о себе в третьем лице, мельничные взмахи руками, кружение по комнате и прочие, теперь уже, очевидные симптомы…

Она выстояла, благодаря казачьему упрямству. Полетела ввысь, радостно взваливая на себя задания Анны-Палны: желанный берег показался на горизонте, а руководству об этом знать не нужно. Определим количество бакалавров для отчета по НИРС[5], зарубежные публикации – для НИР[6], подадим заявку в РГНФ[7]… Надо будет – и унитазы кафедральные пересчитаем!

– …и позвольте мне… приказ ректора… подписанный от… заведующей кафедрой назначается…

Подписан приказ? Уже?!

Галя не смогла подобрать правильную маску. Стиснула в замок дрожащие пальцы.

Думаешь, уломал меня на Америку?! Дудки!

Уже растягивались губы в смущенной улыбке, и руки тянулись к сумке, из которой весело поглядывала серебристая шейка «Асти Мартини» (а у меня как раз случайно… отметим?), когда вдруг бахнул хор Сретенки:

Обе вздрогнули.

Кивок Анны-Палны, поиск телефона, опция «смотреть сообщение».

Галя резко поднялась. Ринулась в узкий проход и застряла между шкафом и столом, задевая веер диссертаций. Уродливая гематома на бедре еще три недели будет напоминать о дате остановки сердца.

Одиннадцать-одиннадцать.

Орлова таращилась и держала наготове изумленные брови.

Наконец, Барская ее заметила:

– Извините… я не могу… Я не буду завкафедрой…

Билась плечом в закрытую дверь, после трех болезненных ушибов сообразила, что сама запиралась на замок. Вылетела в шумный коридор. Четыре лестничных пролета вниз, многолюдный холл, зазывающий танцами народов мира – почти ежедневно здесь праздновали день независимости: для студентов из ста пятидесяти стран повод всегда найдется.

Чудом проскочила через толпу неузнаваемых лиц и хороших знакомых из ректората – к счастью, они были заняты беседой с каким-то важным индусом. Выскочила из главного корпуса, называемого всеми причастными Крестом. Сверху здание университета действительно походило на крест, и в этом Гале всегда мерещилась некая горестная обреченность.

Застегивая сумку на ходу, она раздраженно вытащила бутылку «Асти» и сунула ее в урну.

Добежала до автобусной остановки, села в старенькую «девятку» и назвала такую цену, что водитель молча рванул с места.

Гони, милый, гони!

Вытащила из кошелька клочок бумаги с номером телефона.

Там уже глубокая ночь, наверно… плевать!

Набрала номер и стучала кошельком по коленке, дожидаясь ответа.

Услышав сонное «алло», выпалила:

– Я согласна!

«Галина, дочь моя!

Я должен поставить точку в нашем разговоре. Договорить то, что не успел, хотя бы в письменной форме. Высказать все, чтобы не свихнуться и не сдохнуть оттого, что сотворила ты, глупая…»

Михаил Юрьевич бросил карандаш, закурил «беломорину» и откинулся в зеленом кресле, ставшем единственным компромиссом уникального интерьера. Офис гендиректора Пархоменко представлял собой точную копию кабинета вождя в московском бункере. Креслом пришлось поступиться из-за боли в пояснице. Глава холдинга «ТовКом», бывало, высиживал по тринадцать часов кряду. Название фирмы (товарищество и коммерция), а также ее герб и гимн он придумал в девяностых, когда объединился с бывшими комсомольскими вельможами: умными, не подлыми, остро чувствовавшими время. У юных бизнесменов были идеи и золото партии, у Пархоменко – опыт и чутье. Занимались поначалу, как и многие, всем подряд, постепенно выгрызая собственную нишу: салоны красоты, медицинские центры, строительные фирмы, рестораны. У каждого направления имелась своя изюминка – Пархоменко на этом настаивал. «Товком» разрастался, в середине нулевых Михаил Юрьевич переселил свое детище в чудесный светло-зеленый особняк. Теперь можно было неспешно заниматься нестандартной отделкой кабинета.