Синдром Титаника - страница 6

Так Левин оказался в шестиместной палате, в которой четыре кровати были свободными. На одной кровати, находящейся у противоположной от окон стенки лежал худощавый мужчина, который наблюдал за его прибытием и некоторое время после того, как он расположился в палате, представился: «Виталий». На другой кровати, находящейся на противоположной стороне палаты между двумя незанятыми койками, посапывал упитанного сложения мужчина. Виталий сообщил, что спящего мужчину зовут Николаем и что он еле говорит, точнее, в силу простуды говорит сипло и тихо.

Он выбрал кровать в одном ряду с кроватью Виталия, рядом с окном. Положил взятые с собой вещи в прикроватную тумбочку, начал осваиваться в палате. В целом вид палаты был более чем приличный. Чисто, запах немного затхлый, поскольку два больших окна были закрыты, но вполне сносный. Большая светлая комната, где вдоль стен в два ряда стоят по три кровати. При входе нечто вроде тамбура. По одну сторону его расположен туалет с раковиной, по другую – душ и раковина. В тамбуре стоит холодильник, куда обитатели палаты могут складывать продукты, которые приносят им навещающие родственники или знакомые.

Перекинулись с Виталием парой слов. Оказывается, он находится в больнице уже две недели. На правах старожила он сообщил, что в выходные дни их особо беспокоить не будут и все необходимые процедуры, включая анализы, придется проходить и сдавать, начиная с понедельника. Причем его краткое сообщение сопровождалось такими нецензурными словами, которые не всегда услышишь при первом знакомстве.

Левин спросил Виталия, не будет ли он возражать, если немного открыть створки обоих окон, чтобы проветрить палату. Он был не против, тем более, что лежал на кровати в одежде. И действительно, после того, как створки окон были приоткрыты, в палате стало легче дышать.

Через некоторое время проснулся Николай. Виталий сообщил ему, что в их полку прибыло. Тот что-то буркнул, но не проявил никакой заинтересованности. Немного полежав, с трудом сел на кровать. Потом, пошарив ногами и найдя на полу тапочки, обулся, встал с кровати, подошел к ближайшему от него окну и закрыл его створку. Молча вернулся обратно и снова сел на кровать.

Наблюдая за Николаем, и, видимо, желая ввести Левина в курс происходящего, Виталий прокомментировал:

– Бережет себя, хрен моржовый. Коновалы, мать их за ногу, довели мужика до такого состояния, что он, блин, потерял голос. Ну, ничего, Колян, мы еще погуляем. Не бзди, выйдешь из больницы, дернем, мать твою, по стопарику и споем. Будем орать, блин, на всю Ивановскую, чтоб чертям, мать твою, было тошно.

Представив себе, по всей вероятности, такую картину, Виталий чуть рассмеялся и, обращаясь к Левину, пояснил:

– Вот, блин, житуха! Чуть не угробили человека, едрёна вошь!

И, пересыпая крепкими выражениями свою речь, он поведал, что случилось с Николаем. Оказывается, тот лежит в больнице уже полмесяца. Привезли с повышенным давлением. Но, поскольку не было свободных мест в палатах, то его положили в коридор. Пролежав там пять дней, Николай простудился. Скорее всего, уборщицы и нянечки добросовестно выполняют свою работу и, наводя чистоту в больнице, проветривают коридоры, чтобы выветрить запах хлорки. Как бы там ни было, но простуда так захватила Николая, что он осип.

Когда освободилось место в одной из палат, его перевели туда. Стали лечить и от последствий простуды. Давление стабилизировалось, но хрипы остались, и было трудно разобрать слова, когда он пытался говорить. – Вот такие дела, мать твою ити! – завершил свое пояснение Виталий. – Ничего, прорвемся. Держи, Колян, хвост пистолетом, и все будет, блин, тип-топ!