– Чего вы застыли?
– Очень… необычная лаборатория.
– Ага. Мама проводила тут большую часть своего времени и не хотела, чтобы было занудно. Любимый цвет, любимый запах. Ненавижу ментол.
При слове «ненавижу» Ким вздрогнул.
– Рина, почему твои родители не приедут?
– Полагаю, они упали с обрыва. Там, на дальнем краю плато, – она методично перебирала пробирки в шкафу с препаратами.
– И ты так спокойно об этом говоришь?!
– А у меня уже нет сил говорить неспокойно. Я устала, Ким. Я так устала, что если бы была солнышком, как папа раньше меня называл, то просто потухла бы.
– Откуда ты знаешь, что они упали с обрыва?
– Ну, во-первых, у нашего вездехода удивительным образом отказали тормоза и датчик перепада высот. А во-вторых, папа вызывал станцию по рации, кричал что-то про падение, переломы и все такое, было плохо слышно.
– А ты?! – прохрипел Ким, леденея от того, что приблизительно знал ответ.
– А я маленькая калека в старом экзоскелете, которая не умеет водить спецтехнику и пользоваться системами дальней связи.
– Когда это случилось?! – Ким схватил коммуникатор, нажал кнопку экстренного вызова диспетчера.
– Здесь не работает связь, нужно выйти в холл, а еще лучше наружу. Но вы зря потратите время. Ночи на высокогорье холодные. Одну пережить можно, но не пять. К тому же, с повреждениями тела. А еще хищники.
Ким смотрел на бледного худого ребенка и перебирал в уме инструкции и предписания курьерам «Орбитал Экспресс», попавшим во внештатную ситуацию. Аналога не было. Действовать нужно согласно политике компании, преумножая одобрения клиентов, но не забывая о приоритете общепланетарных законов.
– Рина, я сделаю облет плато по мере возможности и в любом случае вызову спасателей. Но ты должна рассказать мне, что за чертовщина здесь творится.
– Да, самое время. Вы знаете, что такое остеомаляция?
– Болезнь костей?
– Ага. Когда они и не кости вовсе, а так, губка.
– Ты этим заболела?
– Скажем, меня этим заболели.
– Не понял.
Рина села перед ним прямо на голубой мягкий пол, скрестив ноги по-турецки. В руках у нее был непонятно откуда взявшийся синий карандаш. Она посмотрела на Кима, будто собираясь с духом, а потом быстро заговорила:
– Это нечестно – размягчать кости и разрушать сухожилия собственному ребенку, чтобы он через страдания стал сверхчеловеком! Это больно, это ужасно неудобно, вам в кошмарах такое не приснится! Сын Калиновой был умственно-отсталым, он не понимал, что с ним происходит, но я ведь понимаю! Если бы она мне сказала, хотя бы попыталась объяснить! Но нет. Она с добрым и любящим лицом колола меня препаратами, которые только калечили! Организм-то пытался справиться, я же родилась здоровой! Она брала для меня экзоскелеты старых моделей, плохо управляемые силой мысли, специально, чтобы я напрягалась, как голодающая обезьяна, которая лезет за едой на неприступную стену. Вы ведь уже поняли, что это, – Рина протянула к нему руки, запакованные в оранжевый микролаттис, – не ее заказ?
– Рина, милая, погоди. Откуда тебе все это известно? – Ким забыл, что собирался вызвать диспетчера.
– Дневник. Я выкрала его. Как она когда-то у Калиновой. Наследственность, – девочка криво улыбнулась.
– Может, ты не так поняла?
– Надо быть полной дурой, чтобы этого не понять.
– А твой папа? Ты вообще ничего не говоришь про него.
– А что папа? Он мамин бывший студент, младше почти на пятнадцать лет. Ему не очень нравилась мамина идея, но он никогда бы не пошел против нее. Тем более, она его заразила этой службой науке.
