Собеседник некоторое время задумчиво рассматривал картинку, пару раз сдвинул ее пальцами, потом остро глянул на меня, застывшего в ожидании, и оттолкнул телефон по столешнице в мою сторону.
– Любопытно, – впервые в его глазах я не видел терпеливой скуки, показалось, передо мной проявился другой человек. – Знаете, Степан, самые важные органы, вроде мозга, например, организм защищает от собственной же крови дополнительными барьерами. Ну, чтобы там нежелательные крупные молекулы или бактерии какие не могли пролезть куда не надо. Кроме мозга, такой барьер есть и у сетчатки. Очень похожий, кстати. Так вот, для фармакологии эти барьеры – проблема. Они ведь и некоторым лекарствам не дают туда попадать, – он поправил очки и протянул руку, снова завладев моим телефоном, постучал по экрану, продолжил. – Вот это, то, что у вас числится под номером семнадцать, – как ни странно, я знаю. Долго объяснять, но если по-простому, то это вещество на время как бы ослабляет связи мембран клеток, которые и формируют барьер. Все остальное настолько специфично, что я даже не берусь судить. Скажу лишь: мне кажется, они экспериментируют с каким-то лекарством для офтальмологии. Но это и не важно.
– Как же не важно? У меня, похоже, именно со зрением проблемы!
Сосновский смотрел с иронией:
– Не слышал, чтобы вы на него жаловались, – он полюбовался моей обиженной физиономией и добавил: – Вы сами сказали, что по собственной инициативе нанюхались, – ухмыльнулся, – только номера семнадцать. Судя по всему, если что-то и повлияло на ваше зрение, то опосредованно. Воспользовавшись, так сказать, тем, что барьер на вашей сетчатке на некоторое время ослаб. Но мы не о том говорим.
– Не понял. Именно это меня и волнует. Я для этого и пришел!
– Чепуха, – мой собеседник вяло отмахнулся. – Взаимодействие любой материи… – он задумчиво повертел пальцами, – …как бы это сказать? Взаимно. То есть если ваша сетчатка реагирует на потусторонний свет – давайте так это называть, вы же не против? – я кивнул. – То и люди на той стороне, назовем их так, тоже должны видеть это взаимодействие.
– Вы же его не видите. Оно только в моих глазах. Вот и они не видят.
– Скорее не замечают, – задумчиво почти пробурчал себе под нос Сосновский, бросил быстрый взгляд на часы, спросил: – А как предметы оттуда пересекаются с реальностью? Вот, например, если вы видите там стену – вы можете рассмотреть реальные предметы за ней?
– Нет. Если стена ближе пары метров, ну, может, чуть дальше, то она уже выглядит как реальная, и я не вижу, например, человека, который стоит дальше. Ну, почти.
– Что значит «почти»?
– Если стена темная – например, это внутри здания, а человек здесь, на солнце, то будет просвечивать. Все зависит от того, где свет ярче, хоть и не всегда. Когда там ночь, а я в освещенном помещении, то вообще того мира могу не видеть – тени одни. Ну, знаете, как если бы реальный стул, например, на который я смотрю, как будто тень какая-то накрыла.
– А сейчас? Здесь что-нибудь видите?
– Конечно. Вот там, за окном, кусок металлической фермы висит, от него трос или труба тонкая – не пойму, тянутся как раз под потолком этой комнаты.
– А люди?
– Не, – я усмехнулся. – Второй этаж, а там какая-то промзона или что-то такое непонятное. Фермы, лестницы, какие-то, вроде, провода. Пока сюда шел, один-единственный человек мелькнул навстречу.
