– Чему же? – удивлённо спросил я.
Ненавидеть друг друга, – ответили они хором.
– Я понял. Спасибо!.. Удачи. – И поспешил уйти.
– Эй, ну куда ты? – обиделась Кенти.
– Тебя, наверно, эта стерва бесит, правда, Линссел?! – встала Мольха и начала толкать сестру.
– Да это он от твоего лица позеленел и решил уйти! Тварь!
– Я так хочу обратно в койку на Макаиродосе, – прошептал я, пока шёл обратно к Ниф.
– Эй, кошак! – крикнул мне в спину варан.
– А? – я развернулся и посмотрел на него.
– Зови меня Грейф. Если хочешь выжить, придержись меня. А если врезать – то будь повыше! Понял?
– Понял! Я запомню, – кивнул я и поспешил в уголок к Ниф.
Мы сидели и чего-то ждали. Затем пришёл Эках с парнями и сказал, что шоу скоро начнётся. Нам так же принесли ошейники. Эках выразился ясно, взяв в руки бумажный пакет с соком:
– Всё очень просто, новички. Вы здесь потому, что вам не повезло. Если хотите домой, то можете начать плакать! Будете делать всё, что я скажу, иначе за неповиновение или прочую ерунду ваш ошейник пробьёт вам сонную артерию и сдавит глотку, чтобы ваша голова наполнилась кровью и потом с диким фонтаном лилась из всех щелей! Поверьте, зрелище безумное! Но вот как только вы поймёте силу жертвы, тогда я подумаю о вашей судьбе, ясно? Иначе… – Он сдавил пакет так сильно, что его кончики лопнули, и из пакета полился сок. Из разных дырок.
Больше всего мы заслуживаем того, чего сами себе напридумывали. А меньше всего того – чего придумали другие. Эта мысль объединяла меня и Ниф. И, видя нашу связь, Эках позволил нам выступать вместе.
На огромной арене было очень много народу. Нас заставили одеть старые мешки на голову, но с вырезами на лице, чтобы оно было, как лицо в мешке. Цули спускалась сверху на шаре и пыталась не упасть вниз, параллельно ломая палочки руками. Оленихи и вправду дрались друг с другом, а в них бросали разные вещи, но их это не колыхалось. Сироп, перья, блуки или ещё какие твари, горох и даже гнилые овощи. Краб просто стоял, и в него бросали всё подряд. Он не реагировал. Никак. Грейф же из-за своего роста и маленького веса подвергался пыткам. Другие дети, которых мы видели в клетках, оседлывали его, нацепляли верёвку на шею и заставляли разбрасывать других детей.
А мы? Мы плакали, но делали то, что нам приказали. Брали с земли то, что не разбилось при падении, и бросали друг в друга да так, что если мы промахнёмся, в нас кинут чем потяжелее. В Ниф так бросили кирпич за то, что она не сразу кинула мне в лицо помидор. Бедняга упала с рассечённой бровью на землю и, пока я помогал ей, в меня бросили лампочку. И всё это под страшно громкую музыку и ужасный голос Экаха. А сам он сидел на верхнем ряду в особой комнате и наблюдал за нами.
Когда же всё кончилось, я не хотел больше стоять или жить. На лице Ниф легко читалось: «избавьте меня от мучений – просто убейте и даже не закапывайте». Нам за весь день не дали нормально поесть или попить, а про нужду я вообще молчу.
Эках провёл нас до нашей комнаты и сказал лично мне, что завтра я буду петь. И надо выучить слова, которые он мне дал. Он также сказал, что будет особый гость и стоит выступить с отличием.
Ниферрит долго и горько плакала от того, какими ублюдками оказался её народ, если они не просто «забили» на смерть короля, так ещё и с радостью ходят на такие мероприятия. Конечно, ещё несчастная Ниф плакала из-за опухшей брови и грязной раны. Она очень боялась, что у неё начнётся заражение крови. Я не знал, как ей помочь, кроме как попробовать оттереть слой грязи на ране с помощью слюны и пальца. Она брыкалась и стонала, но всё же я смог убрать большую часть уже появившегося гноя. Я переживал, что если не найти какое-то лекарство, то рана распухнет, гной начнёт распространяться, и тогда Ниф заболеет так, что она просто умрёт от высокой температуры.
