В воскресенье Алевтина Павловна почувствовала легкое недомогание и позвонила любезному другу Иннокентию Юрьевичу.
– Иннокентий Юрьевич, – несколько смущаясь, проговорила пожилая женщина в трубку, комкая цветастый шейный платок, – не могли бы вы навестить меня вечером?
Любезный друг смущенно закашлялся и чем-то напряженно зашуршал, должно быть, газетой.
– Алевтинушка, – нежно произнес Иннокентий Юрьевич, – мы же ведь только что с вами виделись, вы, должно быть, запамятовали? В четверг ходили в театр на новую интерпретацию Лермонтова.
– Да, но…
– И за два дня перед тем сидели в кофейне на Цветном, помните, рядом с нами прятался маленький динамик – пела виолончель, вы говорили, изумительно.
– Иннокентий Юрьевич, – робко перебила его пожилая женщина, – в кофейне мы были в начале месяца.
– Да?! – любезный друг снова смущенно зашуршал. – Ах, Алевтинушка, старею, путаться стал. Но спектакль же точно был в четверг, стало быть, всего-навсего два дня прошло.
– Видите ли, Иннокентий Юрьевич, мне с вами нужно поговорить об одном неотложном деле.
– Алевтинушка, дорогая моя, но у меня же шахматный клуб! А об этом неотложном мы непременно, стало быть, поговорим, но, ради бога, давайте, как планировали, в следующую субботу?
– В субботу? – робко переспросила Алевтина Павловна и украдкой смахнула слезинку, притаившуюся в уголке глаза. Волнуясь, что Иннокентий Юрьевич – тонкая душа – невиданным образом почует этот невинный жест и растревожится, Алевтина Павловна так сильно скрутила платок руками, что нечаянно порвала на две половины.
– В субботу, дорогая, непременно в субботу! Но вы знаете, в честь нашей давней дружбы предлагаю поговорить сейчас, по телефону.
Выходит, Иннокентий Юрьевич и впрямь был смущен ее поведением, раз согласился поговорить по телефону. Но горечь по поводу порванного платка, подаренного любезным другом еще в две тысячи пятом, так сжала горло, что она и слова вымолвить не могла.
– В субботу, Иннокентий Юрьевич, я вам все расскажу. Удачи вам в шахматном клубе.
Алевтина Павловна опустилась на пол рядом с телефоном. Невысказанные слова теснились в груди, и оттого дышать было тяжело. Остатки смелости прозрачными солеными каплями вытекали из серо-голубых глаз, и, прижав к себе лоскутки, пожилая женщина тихо всхлипывала.
«Переезжайте ко мне жить, Иннокентий Юрьевич», – бормотала она себе под нос, чувствуя, что никогда ей не хватит отваги произнести заветную фразу вслух. Сколько же лет они так с ним встречаются? Около пятнадцати? У обоих – ни семьи, ни детей. В молодости все казалось – успеется, важнее карьеру сделать, диссертацию защитить. А потом ее и замуж звать перестали. Алевтина Павловна с трудом встала с пола и заковыляла в гостиную.
Там она несколько раз недоуменно огляделась по сторонам, пытаясь определить, что именно переменилось в комнате. Казалось бы, все вещи покоятся на привычных, годами не меняющихся местах, и все же, пока она разговаривала с Иннокентием Юрьевичем, в гостиной появилось нечто новое. Совсем растерявшись, Алевтина Павловна надела очки, которые обычно носила на улице, и только тогда увидела его.
