В остальное время Корнилов и Непокойчицкий старались собрать новые сведения о турецкой армии и флоте. Женам они писали успокоительные письма, но на душе у обоих было неспокойно. Корнилов нервничал особенно. Пользуясь его отсутствием в Николаеве, был произведен «дворцовый переворот». Бесхарактерного Берха легко прибрал к рукам генерал-лейтенант Лидерс, который начал править флотом так, что зачесали затылки даже самые невозмутимые. По этой причине Корнилову надо было как можно скорее возвращаться и наводить порядок в доме. Но Меншиков в обратный путь явно не торопился.
* * *
С весны 1853 года серьезно изменилась обстановка и на Черном море. В июне к Дарданеллам подошла французская эскадра. Одновременно турки стали перебрасывать войска на Дунай. На Кавказе сразу поднял голову Шамиль. Турецкие и английские агенты не скупились ему ни на обещания, ни на деньги. Узел запутывался все больше и больше.
Почти три месяца длилось посольство Меншикова в Константинополе. Все это время было заполнено дипломатической сутолокой вокруг вопроса: согласится ли султан подписать договор с российским императором или нет. Начав хорошо, по мере дальнейшего развития ситуации, Меншиков начал затем постепенно терять нить событий. Даже великий визирь, который поначалу был вполне расположен к русскому князю, и тот потихоньку переметнулся к английскому послу Стрэтфорду.
По правде говоря, при всей своей напускной дерзости Меншиков мог не слишком-то и много, так как имел весьма жесткие инструкции Николая I с его личной пометкой: «Быть по сему». А потому князь не мог ничего уступить, если бы даже очень того и захотел.
В начале апреля Меншиков получил копию письма лорда Кларендона английскому послу в Петербурге Гамильтону Сеймуру, которое последний вручил канцлеру Нессельроде. Из письма следовало, что англичане были крайне раздражены миссией Меншикова. Противостояние Петербурга и Лондона стремительно нарастало.
Апрель месяц прошел в вялых переговорах. Меншиков потихоньку наступал, турки медленно сдавали позиции. Но чем больше нападал на султана Меншиков, тем большее влияние приобретал на Абдула-Меджида посол Стрэтфорд.
Меншиков выжидал, пока Южная армия закончит сосредоточение на дунайских границах, а это не могло быть завершено раньше конца мая. Стрэтфорд советовал туркам рискнуть и решительно пойти на все уступки русским, поставив тем самым Меншикова в безвыходное положение.
– Это застанет князя врасплох, и он начнет делать неверные шаги! – советовал хитрый британец.
Султан тянул время, но в конце концов решился и объявил, что Турция готова отдать православным ключи от Вифлеемской церкви и водрузить на ее куполе звезду. В тот же день последовал протест Меншикова. Князь, явно перегибая палку, требовал уже от султана право вмешательства России в дела всех исповедующих православие, то есть в дела почти половины населения тогдашней Турции. При этом Меншиков ставил ультиматум и грозил своим отъездом и полным разрывом отношений. Увы, но расчет британского посла оказался верен. Меншиков явно перегнул палку.
А Стрэтфорд между тем нанес еще один удар. Встретившись с поверенным в делах Озеровым (сам князь видеть британца не захотел), он заявил:
– Мы полностью сочувствуем нуждам турецких христиан, и нам понятна обеспокоенность их судьбами. Вы можете быть уверены, что Англия не вмешается в вашу войну с султаном и не окажет Турции ни материальной, ни финансовой помощи!
