«Тяжело, слишком тяжело».
Дьюк хватает голову, выкручивает – юноша изворачивается, выходит из захвата. Лидер заламывает руку, намереваясь просто сорвать браслет и, увлечённый скорой победой, не замечает, как ладонь монаха ударяет шлем – в мозгу бронника будто что-то взрывается: кровь льётся из носа заливая шлем изнутри и не давая дышать, ноги подкашиваются. Ума, не успевая нанести новый удар, чувствует движение за спиной, хочет рвануть в сторону, но ноги отзываются болью и не слушаются хозяина, мышцы спины напрягаются, принимая на себя удар – пол уходит из-под ног, на секунду мир чернеет…
Прийти в себя. Больно. Третий бронник, ранее не атаковавший, приближается. Слишком быстро. Ума сжимается и, разжимаясь подобно пружине, бьёт – третий замирает перед ударом.
«Профессионал, мышь его».
Монах разворотом тела уменьшает ущерб от атаки, блокирует и чувствует, как после непродолжительного полёта спина сшибается со стеной.
Сознание покидает тело. Враг тенью нависает над ним.
«Конец? Как хорошо… я так устал… так хочу спать… закончите это… слишком тяжело».
Какой-то шум достигает последних остатков разума, и Ума не сразу понимает что это. Шум волной накрывает его, почти оглушая и пробирая до костей. Шум, дарующий обречённым надежду. Шум, вернувший безумца в сознание. Шум, заставляющий полумёртвого почувствовать себя победителем.
Сигнал об окончании отбора ураганом проносится по станции, и парень, с кровавой улыбкой на лице, позволяет беззвучному смеху вырваться на свободу. Он даже не знает, почему он смеётся. Из всех сотен тысяч причин он не может выбрать ту, что заставляет его смеяться, но и перестать не в состоянии. Всё равно. Уже ничего не имеет значение, только прошедший по станции сигнал. «О великий Космо, ты ли это?» И новая порция смеха вырывается из груди, смех, что у женщины бы принял форму слёз облегчения.
Нависший над ним бронник по имени Протос шипит, разворачивается и уходит прочь. Тут же в аква-театре появляется потрёпанный (от причёски до одежды) цикианец, садится подле Умы и проверяет его пульс. Прежде чем потерять сознание, монах замечает знак медицинского персонала на рукаве незнакомца. И хотя на врача он совершенно похож не был, на сердце монаха становится немного спокойнее.
***
– Ты должен отказаться от участия в отборе. – Молодой человек в золотистом парике и со шпагой на бедре стоит напротив пульсирующего кокона в человеческий рост. Кокона реге-капсулы, в котором находился один весьма и весьма нерассудительный юноша. – Ты молчишь. Тебе сложно говорить?
– Неа, – доноситься из кокона, – просто у меня есть сразу три варианта ответа, и я не знаю какой из них выбрать…
– Что ж, можешь выбрать все три, как в философии Херне Юстукса. Думаю, ты знаком с его учениями, хоть и прикидываешься… не важно.
– Ну, во-первых, с чего это ты перешёл на «ты», неужто решил, что я стал достоин твоего тыканья? Ведь насколько я помню: ваши не тыкают даже самым близким, или ты это подмазываешься, чтобы я тебя ненароком не прихлопнул на следующем отборе? Ай, в боку щиплет, демос его побери! Гхм, во-вторых, доктор мне сказал то же самое, и я ему мило объяснил, что я никому ничего не должен, и что касательно отбора он мне не советчик. Я столько кредитов выложил за эту хреновину, что если к началу отбора она меня не подлатает, то я сверну шарлатану шею… а в-третьих… я забыл, что хотел сказать…
