О соседях она не лестного мнения. Знает, кого в чем упрекнуть. Кто шумит, кто после ремонта мусор оставил. Чья собака в лифте помочилась. Кто и где делает закладки спайсов.
– Да они сами придурки.
Это голос молодой девушки. Живет в однушке, ищет мужа, пока безуспешно. И стройна, и мила, словно заговоренная. Никто на нее глаз не положил, никто не оглянулся вослед. По интернету боится знакомиться, а так не получается. Ей советуют познакомиться на кладбище, с вдовцом, еще вариант в храме или на танцплощадке в Сокольниках или в Нескучном саду. Бродить по набережной в надежде, что кто-то подойдет и спросит: «Который час?», улыбнувшись, продолжит: «Вам не одиноко?»
– Напялят на себя невесть что, выпендриваются, ни образования, ни ума, так одна хитрость, где бы словчить. А эта из 315 квартиры, не учится, уже с мужиками шляется. Мать с отцом пьют, какой ей пример, по рукам пошла.
Свою соседскую девчонку не возлюбила, зовет ветреной маленькой шлюхой. Может, завидует, за ней мужики, как кобели, табуном.
– Все такие скрытные, как бы чего кто не узнал. Все тайком от людских глаз. Только шило в мешке не утаишь, на морде все написано.
– Да пошли они куда подальше, – гремел мужской голос из 617, громила с выдающимся животом. Еще о них разговор вести. Мне это надо. Пусть в своем дерьме плавают. Что мы не знаем, что пацан их наркоманит. И кто продает ему дурь, знаем. Про всех все известно. Пусть рот закроют. Я не там машину ставлю. Где хочу, там и ставлю. Еще раз хавальник откроют, нас тучу, куда следует, квартиру сдают, налоги не платят. А этот, что в прошлый раз, на меня наезжал, вроде его место занял, свой мерс не знал, куда поставить. Даже мать по-человечески похоронить не захотел, в черном мешке на тот свет отправил.
Эти монологи бесконечны до поры до времени, как и наша жизнь. Нет правых и виноватых, каким судом судите, таким и судимы будете. Только любовь всегда права, но есть ли она, как и Бог.
* * *
«Москва, как много в этом звуке,
Для сердца русского слилось,
Как много в нем отозвалось».
Наверное, лучше Пушкина не скажешь.
Москва – людской океан, новый Вавилон. Стоит на семи холмах, обдуваемых семи ветрами, омываемых пятью морями. Семь сталинских высоток, осколки прежней империи социализма, поражавшие наших отцов своим размахом и замахом на что-то величественное и непоколебимое. Высотки с любопытством, когда-то завидуя Кремлю и драгоценному центру, храмам и монастырям, вдруг обнаружили, задрав свои башни конкурентов, небоскребов Москва – Сити, что уперлись в небо. Нагловатые, из стекла и бетона, как длинноногие дамы, вышедшие пощеголять яркими нарядами, претендуют на достопримечательность. Они видны всем со всех сторон, тогда, как глубокие раны на прекрасном лице Москвы от трагедии терактов не так заметны. Но их не забудут те, кто в них потерял своих близких. Их боль, не затихая, поминальным звоном раздается в разбитых сердцах.
* * *
Моя квартира пристанище комедиантов. Только давно в ней не слышно смеха. Ни прежней суеты, чехарды с друзьями, с праздниками. Постоянно что-то отмечали, мы так и называли эти дни, «отмечалочки», то выход моей книги, то запуск сценария и фильма по нему, ёлки, октябрьские, майские праздники, восьмое марта, окончание учебного года у жены Веры, учительницы начальных классов. Дни рождения дочери Лизоньки и получения гонорара закадычного друга, художника Петра Владимировича. Тогда непременно пир в самом дорогом ресторане, вкуснятины полный стол и танцы до упада. Дочь выросла, уехала учиться, и тихо стало в квартире, неуютно.
