Сиреневый бульвар. Московский роман - страница 14



Как же ее не хватает.

* * *

Дома хотел рассказать жене о встрече с Софьей Федоровной. Но по всему было видно, что Вера, явно озадаченная одной мыслью о дочери, не расположена слушать. Привычная поза в ее любимом кресле, рядом журнальный столик, на нем разложены ученические тетради.

«Это ты ее туда отправил», – читалось на ее лице.

После того, как дочь уехала в Новую Зеландию, она не находила себе места. Немой упрек проявлялся в ее взгляде, усталом и разочарованном. Ее терзала мысль, как она там. Какой-то неизвестный человек с темной кожей и черными, смоляными волосами ласкает ее ребенка.

– Боже, – молила она, – только б ей не было больно. Господи, не допусти позора и унижения. Почему это случилось с моим ребенком? Почему индус из касты воинов? Я же просила тебя, – плакала она. – Зачем ты отправляешь ее в такую даль? Почему не в Европу или Америку? Ты же боготворил ее. Я сердце надорвала, спать не мог у.

– То же самое могу сказать о себе, – ответил я. – Страдаю, мучаюсь, но что можно сделать? Мне тоже видятся ее маленькие нежные ручки, разве я забуду ее детский запах и лепетания. Когда я вижу, как ты каждый день гладишь и прижимаешь к себе ее игрушки, меня душат слезы. Остается уповать на счастливый случай и на Бога. Он сбережет ее, ведь она еще ребенок.

– Давай уговорим ее вернуться в Москву. Сейчас здесь можно устроиться. У нее своя квартира. Машину подарим и дачу отдадим. Будем сидеть с детьми, если появятся.

Жена говорила это как заклинание, словно молитву, блуждая глазами вокруг, переводя взгляд с одного предмета на другой, пытаясь найти какую-то опору, поддержку. Вроде как обращалась к дочери, представляла ее рядом, остановив взгляд на ее портрете, висевшем в гостиной на самом видном месте.

– Это надо говорить ей, – оборвал я, чувствуя, что она впадает в истерику.

– Ей и говорю, – отозвалась жена, – она слышит меня на другом континенте. Она всегда понимала меня, чувствовала мои мысли. И сейчас до нее должны дойти частотные колебания моего сознания и боль, что не пройдет, пока ее не увижу.

Что в этом было, отчаяние, патология? В любви к дочери, казалось, скрывалось что-то большое, помимо материнских чувств. Словно, какая-то часть души была опустошена, а с ней утрачена щемящая сладость, что испытывала Вера, когда Лиза была рядом, вселяя в нее жизнь, наполняя ее смыслом.

– Давай соберем тебя и ты полетишь к ней. Что-то встрепенулось в ней, при этом слова звучали тихо, примирительно и просительно. Она смотрела вопрошающе.

Испытующий взгляд говорил о том, что решусь ли я? После этого я встал и ушел к себе. Слушать ее дальше было невыносимо. Каждый раз слезы выводят меня из себя. Опять придется пить лекарства. Все в каком-то тумане, ни на чем не могу сосредоточиться, начну заниматься бумагами проекта музея СССР, забудусь.

* * *

Завтра очередное заседание консультативного совета по созданию музея СССР. Впервые будет президент по приглашению директора института истории. Думаю предложить в своем докладе концепцию: что на мой взгляд заключается в самой простой и естественной мысли. Народы России должны сплотиться, чтобы выжить в этом мире глобальных угроз.

Советское время у меня в кабинете представлено маленькой коллекцией предметов. Вот карбоновая лампа, бюст Ленина, Дзержинского, приобрел на Блошином рынке. Фигура рабочего и колхозника, статуэтка Василия Теркина с гармонию.