Вспоминает поэт С. Куняев: «…В ритуальном зале больницы народу было человек сто, но в основном мне незнакомые: родственники и старые друзья поэта, сотрудники Центрального дома работников искусств и Концертного зала имени Чайковского, певицы, исполнявшие легендарные песни Бокова, земляки Виктора Федоровича из Сергиево-Посадского района, почетным гражданином коего он был и чем всегда гордился. Вечером на поминках вдова поэта Алевтина Ивановна сказала мне: «Что бы без них делала? Они и Зал Чайковского оплатили для юбилейного вечера – 350 тысяч рублей за аренду собрали, и с кладбищем помогли, и с поминками…»
Земляков Бокова в ритуальном зале было много, хотя ехать им пришлось за сто с лишним километров. Но в зале почти не было собратьев-писателей поэта – и москвичей, и, что особенно поразило меня, не было его многолетних соседей по Переделкино. А в России ведь принято, что соседи приходят на похороны…
После отпевания я подошел к Алевтине Ивановне, которая (видимо, удрученная тем, что почти никто из писателей не пришел попрощаться с поэтом) попросила меня поехать на Переделкинское кладбище.
Стоял хмурый осенний день, мокрая листва покрывала кладбищенские дорожки, под ногами расплывалась липкая желтая глина.
Слава богу, на кладбище писателей было побольше: подошла Лариса Васильева, появились Костя Скворцов с Валентином Устиновым, Володя Бояринов. Но не было никого из касты переделкинской знати, всю свою жизнь прожившей рядом с Боковым… Ни Евтушенко, ни Ахмадулиной, ни Фазиля Искандера, ни Андрея Битова, ни Андрея Вознесенского, ни Игоря Волгина, ни Игоря Золотусского, ни Евгения Сидорова, ни Олега Чухонцева. Словом, всех, кто ратовал недавно в открытом письме на имя президента: «Спасем Переделкино!» – не хватало в этом заголовке еще слов: «для себя», то есть для «живых классиков»…
Не было, к моему огорчению, и русских патриотов-переделкинцев. Не было уроженки Оренбуржья Кондаковой, видимо, забывшей, что Виктор Боков написал слова бессмертной песни «Оренбургский пуховый платок»… И ни одного деятеля из общества «Мемориал» на кладбище не было, хотя, казалось бы, Боков, отсидевший несколько лет в кемеровских лагерях, их естественный клиент… Увы! Они всю жизнь кричат только о людях своей касты, о родных по крови и по духу.
С такого рода растрепанными чувствами, когда Алевтина Ивановна попросила меня произнести надгробное слово, я сказал, что в Переделкине много знаменитых писательских могил, но могила Виктора Федоровича будет особенной, потому что и кровно, и душевно, и по судьбе, и по языку он был не государственным, не партийным и не кастовым, а русским народным поэтом, каких до сих пор не хоронили на этом знаменитом погосте.
Говоря это, я думал и о братски соседствующем с могилой Бокова надгробии Пастернака, и о прахе Александра Межирова, недавно привезенном из Америки и захороненном в присутствии всех живых классиков, почему-то не пожелавших проститься с Виктором Боковым.
А о том, что он воистину русский народный поэт из числа немногих, о которых Юрий Кузнецов написал «молчите, Тряпкин и Рубцов – поэты русской резервации», свидетельствовало еще одно обстоятельство: на его похоронах не было ни одного иностранного журналиста и ни одной съемочной группы Российского телевидения. Видимо, все они были заняты гибелью и похоронами уголовного авторитета Япончика, вакханалия вокруг которого была нашим ответом на вакханалию, вспыхнувшую в Америке вокруг похорон Майкла Джексона. Да и то, что ни президент, ни премьер не выразили сочувствия семье поэта, окончательно утверждает меня в мысли о том, что Боков тоже был поэтом «русской резервации»…»
