Скальпель разума и крылья воображения. Научные дискурсы в английской культуре раннего Нового времени - страница 49

Тело анатомируемого, как и тело анатома, подлежит регламентации. Везалий не только описывает, как и что нужно делать врачу, но и как организовать рабочее пространство и располагать в нем части трупа: «Раздобыв откуда-нибудь труп <…> (более пригодным должно считать исхудавший от болезни), ты озаботишься, чтобы у тебя был под рукою один сосуд для того, чтобы складывать мясо, внутренности и кожу и, наконец, для приемки крови, вместе с большим и емким котлом <…> для варки костей <…>. Кроме того, надо разложить широкий папирус или бумагу на какой-нибудь доске, чтобы на ней можно было располагать рядом хрящи, не подлежащие варке»[281].

Репрезентация тела строго структурирована по функциям органов, и порядок изложения соответствует галеновскому: «В книге I я изложил свойства всех костей и хрящей, с которыми должно ознакомиться, прежде всего, поскольку прочие части держатся на них и описываются по ним. В книге II перечисляются связки, при помощи которых соединяются между собой кости и хрящи, а затем мускулы, производящие наши произвольные движения. Книга III охватывает многочисленные вены, переносящие кровь, свойственную мускулам, костям и прочим частям и питающую их, а также и артерии, определяющие в организме степень присущего именно им тепла (caloris) и жизненного духа (spiritus vitalis). Книга IV объясняет разветвления не только тех нервов, которые вносят в мускулы животный дух (spiritum animalem), но и всех остальных нервов. Книга V сообщает об органах питания, доставляющих пищу и питье, и, кроме того, содержит описание органов (instrumenta), близких к последним, созданных Творцом всего, что служит для продления рода. Книга VI посвящена питомнику жизненной способности – сердцу и обслуживающим его частям»[282].

Методологическим основанием для Везалия является витальная связь и гармония между телесным и духовным началом человека: «Из всей аполлоновской учености, а, следовательно, и из всей натуральной философии, не может быть создано ничего более приятного или желательного, <…> чем повествование, из которого мы знакомимся с телом и душою, с их согласованностью (symphonia) между собой, с неким божественным провидением и с его согласованностью с нами самими (что поистине важно для человека)»[283]. Эта связь продемонстрирована в таблицах костей, мускулов[284], вен[285] и строения брюшной полости, где изображение скелета (кн. I, табл. I–III), тела человека, стоящего без кожи (кн. II, табл. I–XIII), или женщины со вскрытой брюшной полостью вписано в пейзаж, что подчеркивает его единство с миром, поскольку оно так же состоит из четырех элементов. Традиционное недоумение вызывает форма репрезентации тела, которое выглядит живым, как сидящий за столом или молящийся скелет.

Очевидно, что человек, полностью лишенный кожи, не может жить, и тем более сохранять невозмутимое выражение лица и спокойное положение мускулатуры. Возможно, что подобные изображения «живых трупов» и «живых скелетов» – это продолжение традиции изображения «memento mori» как жизни в свете Смерти и «Пляски Смерти», которая уносит свою жертву. Возможно, что и такая интерпретация имеет под собой культурную основу, вписывая подобные изображения в узнаваемую традицию, но в книге Везалия они имеют другую основную функцию. И анатомируемое тело, и сама практика анатомического театра, где рассекают и изучают умершее тело, отсылает к античному представлению о другой стороне смерти тела, которая помогает понять законы его жизни: «Hic locus est ubi mors gaudet succurrere vitae» («Здесь место, где смерть помогает жизни»).