Сказание о Дне и Ночи Часть I - страница 4

 Вдруг, телега остановилась на небольшой светлой поляне. Спрятавшись за большой сосной, он стал наблюдать и подслушивать разговоры:

– Эй, девка-красавица, дай сиськи потрогать!

– Пошел прочь смерд!

– Гривенник дам!

– Ну хорошо, один раз только!

Зазвал её на сеновал, юбку задрал и давай свое дело делать. Девка вырывается, а он наяривает. Кончил, отпустил.

– Давай гривенник! – говорит девка в слезах!

– Да я честный человек, денег нет так сиськи и не трогал!

Хохот мужиков, которым явно понравилась шутка грянул в тишине леса. Щёки и уши Ингвара порозовели, словно цветки дикой яблони ранней весной. Выросший среди книг и духовных практик, в уединении, при полном отсутствии женщин вокруг, он смущался таких разговоров, а бранные слова резали его неокрепший юношеский слух словно нож. Теперь он старался не прислушиваться, а только смотрел, но ничего примечательного не было. Скоро выкопали яму, скинули туда мертвячину, и закопали, бранясь и хохоча одновременно. Побросали лопаты в телегу и уехали той же дорогой.

– Почему учитель просил проследить за мертвой коровой? – думал нежный холоп, опершись спиной на большую сосну, и поднимая взгляд вверх. Небо было прекрасно, сочно-голубое, с белым пушистыми облаками, мягкими и нежными как чувства и душа молодого влюбленного. Проплыла огромная белая бабочка с перистыми крыльями. Рядом на ветру шелестела осина своими дрожащими листьями, загадочно шепча неведомые слова летнему легкому ветерку. Зеленые и мохнатые ветки сосны закрывали солнце, давая приятную послеполуденную тень. Воздух был полон запахами трав, сосновой хвои и земли. Природа источала восхитительный аромат леса, согретого теплыми летними лучами.

Достав еду, припасенную в бедняцкой холщовой сумке, Ингвар стал вкушать хлеб, сыр, и молодую репу, которые прихватил перед уходом у старой кухарки. Свежий ржаной хлеб, испеченный ранним утром, был мягким внутри, и хрустящим снаружи. А маленькие черные угольки и следы золы на нижней корочке, оставшиеся от запекания в печи, придавали скромному яству особую прелесть. Молодой сыр, нежный и сливочный, таял во рту, а репа, еще свежая и хрустящая давала языку сладость и остроту, объединяя в себе два таких разных вкуса. Запивая свою трапезу водой из кожаной фляги, Ингвар думал, как все-таки прекрасна его жизнь!

 Снова послышался стук копыт, молодой заклинатель притаился и навострил глаза и уши. С совсем другой телеги, запряженной уже лошадью, спрыгнул один из давешних мужиков, взял лопату и начал снова раскапывать коровий могильник. Удивлению наблюдавшего не было предела.

– Что он делает?

Откинув землю, скотник взял топор и взялся рубить мертвую тушу, выбрасывая разделанные куски наружу, на заранее расстеленную холстину. Потом разложил все по мешкам, погрузил на телегу и уехал прочь.

– Он собирается съесть или продать мясо? – размышлял тайный наблюдатель. Князь запретил есть падаль, животных умерших своей смертью хоронили, боялись болезней. Только специально забитая скотина использовалась в пищу Станислава, его семьи и дружины. Челядь же и вовсе не ела мясного, довольствуясь хлебом, овощами и молоком от коров, которого было в достатке.

– Он так хочет мясо что готов отравиться?

Вечер опускался на лесную дорогу, Ингвар быстро шел, обдумывая увиденное. Воздух уже не согреваемый лучами августовского солнца стал студеным. Влажная прохлада окутывала тело, забиралась под одежду, щекоча холодными струйками, и вызывая легкую дрожь. Нужно было торопиться, молодому заклинателю не терпелось рассказать старцу обо всем, что увидел, и получить от него объяснения.