Жила я под кровом Вольфингов шестнадцать весен и лет,
И меня полюбили родичи, защищали от гроз и бед.
В дорогие одежды рядили, но к Богу вела тропа,
И одинокой стала в скитаньях моя стопа,
Нет, я зверей не страшилась, в них не будила страх,
И мудрость во мне родилась, забрезжила на устах.
Часто темною ночью я выходила на луг,
В чащи лесов углублялась без спутников и подруг.
Скользила в воде Черной речки, играла в ее глубине,
Рассветы ко мне являлись, и мир открывался мне.
Я узнала зверей желанья, стал открыт мне олень и волк,
Мне открылось и то, что будет: горе горькое или толк.
Но однажды война случилась, и слово пришло в чертог.
Родичи уходили на битву, оставался лишь тот, кто убог.
Струны арф в тот вечер бряцали, пировала вокруг родня,
Но легло пред глазами поле, и слова осенили меня.
На том поле волк щерил зубы и бежал, озираясь, враг,
Бросая стяги с драконом, что девицу нес в зубах.
Потом предстал мне мой отчим – среди бледных клинков южан,
Но кончилось игрище боя, и новый знак был мне дан.
Лежал он один под Кленом, без шлема над грозным челом
Не прятала тело кольчуга, плечо пронзено копьем
В бедре стрела угнездилась, и я к нему подошла
И заговор против крови немедленно завела.
И вдруг – я узрела: обоих везет нас знаменный возок,
Вольфингов рать возвращается, победу послал ей Бог.
Песне родовичей мыком черные вторят быки,
И шествие наше движется – как раз вдоль Черной реки.
А вот впереди и кров наш, жены текут из дверей,
В их голосах – ликованье, окончание наших скорбей.
Слово мое услышав и мудрость его поняв,
Родовичи возликовали и – зная мой ум и нрав —
Одели меня как Богиню, и словно заря чиста
Я стала у ратного знамени – прямо возле шеста.
И вновь узрела, не дрогнув, ветром продутый луг,
На рать ушедших родовичей, и врагов – вблизи и вокруг.
И снова над отчимом пела, чтобы замкнуть ему кровь,
И полнилось сердце мудростью, и втекала в него любовь.
Но вот жизни ток вернулся в могучее тело бойца,
Мощные дрогнули руки, шевельнулись черты лица.
И мы домой повернули, с добычей, взятой в бою,
К нашему древнему крову верша дорогу свою.
Так с того дня и поныне чтут родовичи мою речь
Ради той битвы осенней и жатвы, что снял тогда меч.
С тех пор стала крепче любовь их, но когда минул год,
Лег на меня всем весом знаний холодный лед.
Пестунья моя, что прежде правила дело Холсан,
Слегла в самом начале года, и зримых не ведая ран,
Приняв неизбежность кончины, лежа в постели своей
Быть Холсан меня научила, открыла известное ей,
Как подрезать фитиль во полуночи,
С каким словом масла подлить,
А после благословила и Солнцем назначила быть.
Ее отнесли в низину, вокруг собрался народ,
И по воле Вирд совершился пестуньи моей исход.
Назвав меня Солнцем Чертога, облекли меня в святость риз,
В золотые кольца Богини, ожерелье с подвесками вниз.
С той поры я здесь обитаю, предрекаю грядущего ход,
Только ныне свой вирд я не знаю, и того,
Что ждет Волчий род.
