Сказание о Доме Вольфингов - страница 8

Здравствуй, о гость вечерний,

К приветствию я готов,

Ибо явился ты ныне под Вольфингов славный кров.

Пей же из рога могучих, выпей, и будешь здрав,

Мед сей очистит всякого, прав он или не прав.

Почил на тебе мир Вольфингов,

Но пусть и кончился день,

Видят глаза мои, что тебя породил Олень.

Однако муж этот торопливой рукой отстранил от себя рог, и никто не сказал ему слова; наконец, отдышавшись, он молвил так:

Будьте здравы, о Дети Волка!

Но не пить мне ныне, не есть,

Не моим стал рот мой, и не свою я несу весть.

Ноги мои – ноги племени, ибо сказано было так:

О Эльфхир из рода Хартингов, эта весть не пустяк.

Да не промедлишь в любом доме людей Черты,

Слово реченное скажешь, и кров их оставишь ты.

Внемлите же знаку, о Волки, который не зрели давно.

В руке моей древко битвы, четырежды пронзено.

Оба конца окрасил алой крови поток,

Пламя обуглило ясень, в крови и железо, и рог.

Стреле сопутствует слово, его да услышит всяк:

К битве Вольфингов кличет старый походный знак.

Пускай же к восходу солнца, оставив неконченым труд,

Люд Марки на битву выходит, рога боевые зовут.

Три дня отдано на сборы, и каждый, кто встанет в ряд,

Пускай ведет за собою повозки, коней и говяд.

Далек будет путь, и великий на Марку восстал народ,

Живущий в чужих нам землях, у брега неведомых вод.

Волошское[1] их слово, непонятна грабителей речь,

Жители городские подняли на нас меч.

После этого на минуту он воздел к небу боевую стрелу – расщепленную, обожженную и окровавленную – и поворотившись с нею во все стороны, бросился без всяких помех к открытой двери. Вестник уже исчез за нею, но всем казалось, что грозный знак еще висит над головами живых людей и воинов, вытканных на коврах – столь пристально все глядели на него. Причин для сомнений не могло быть, и Тиодольф сказал:

Да изыдем, о Дети Волка, и да раздастся глас

Кости морского зверя – таков обычай у нас.

Воины видели признак, услышали слово войны,

Пастбище и поле отныне в руках жены.

На луг и надел не ступит более мужа нога,

Грузите в телеги припасы, и выступим на врага!

Чередой хлынули Вольфинги из чертога, в котором не осталось никого, кроме прекрасной Холсан, сидевшей под лампой, чье имя она носила. Остальные отправились вверх – на маковку склона, где людские руки прибавили холму высоты. Там Тиодольф остановился, взял в руки рог, повернулся лицом к устью Чернавы-реки, приложил его к губам и дунул, и дунул второй раз, а потом и третий. Ревом своим Походный Рог Вольфингов вспорол ночную тишину, так что трубный голос услышал вождь Бимингов, собиравшихся в своем чертоге, а услышав, приказал всем своим готовиться к встрече с гонцом, который скоро должен был появиться. Но когда утихли последние отголоски, молвил Тиодольф:

Вы слышали, Дети Волка, что рек расщепленный клен —

О крови, о яром пламени, о смерти глаголил он.

Воинов со стадами ждет далекий и славный путь.

И все же к этому дому мы вернемся когда-нибудь

Со всем, что захватим с боя,

И для тех, кому выпадет жить,

Стоять Крову Вольфингов, и полю свой плод приносить.

Будет недолгим прощанье, и Холсан остается здесь,

Где святые могилы предков, где издавна Волчья Весь.

Будет и возвращенье, будет победный пир,

Но сейчас выступаем, ибо кончился мир.

Рожденный свободным и трэлом возьмет и копье, и щит.