– Ты, парень, и вправду к нам из Москвы?
– Вправду.
– Сколько лет стукнуло?
– Девятнадцать. – Тут «москвич» немного приврал: девятнадцатый год ему только шел. Но, по сути, разве это не одно и то же?
– Завтра тебя милиция за шкирку не схватит?
– П-п-почему? – стал заикой от изумления.
– Ты не убежал из дому? Мать, отец имеются?
– Конечно. – Можно было бы обидеться, что его принимают за бродягу, но он не обиделся. И к этому был готов.
Видавшую виды хозяйку тоже заинтересовал занятный парнишка, не похожий на кое-каких шаромыг и искателей сомнительных приключений. Утех были хитрые, увертливые глаза, да и некоторые повадки, выдававшие, что у этих людей есть какая-то тайна, которую лучше не обнаруживать. «Москвич» же весь как на ладони.
– Как зовут тебя, сынок? – Голос тетки потеплел. И теперь стало совершенно ясно, что он женский.
– Максим. – Наверно, не следовало отвечать так – быстро и простодушно, как ребенку. Точно почувствовав промашку, добавил поофициальней – Белов.
– Максимушка, ты, конечно, голоден? Я мигом…
– Нет-нет, что вы? Я сыт! – Волки так и щелкали зубами у него в животе.
– Так я и поверила, как же: он сыт! – Возмущенная наглой ложью и не привыкшая добро выражать нечаянно налетевшее на нее доброхотство, фурией метнулась за полог. – А я, дура, еще спрашиваю! Где он поест в такую поздынь, да еще в чужом месте?
Пока Максим мучительно решал, принять или отказаться от приглашения, с каждой минутой добревшая и становящаяся все более грациозной хозяйка, гремя тарелками, уже метнула на стол крупные румяные пирожки, божественный аромат которых чуть не оглушил его и не лишил сознания. Может, впервые понял справедливость старинной мудрости: голод – не тетка.
– Садись, сынок, поешь!
Отказаться было бы верхом неприличия, и Максим принялся за дело. Скрестив руки на груди, хозяйка стояла рядом и умильно-жалостливо смотрела, как дорогой гость опустошает тарелку.
– Вку-усно! – сумел остановиться, когда осталось лишь два сиротливых пирожка.
– Доешь, доешь!
Немного поколебавшись, Максим взял еще один.
– Спасибо!.. Простите, я даже не знаю, как мне вас называть?
– Просто тетя Нюра. Скажешь так, – и всяк меня тут узнает.
– Спасибо, тетя Нюра.
– Значит, знакомых у тебя, говоришь, здесь нет?
– Нет. – Максим не помнил, чтобы она его об этом спрашивала.
– Чего ж ты сюда приперся?
– Работать. У меня – каникулы. – Работать – оно конечно. О том же молчок, чтобы, главное, склонить голову перед безымянной и неведомой могилой, в которой лежит его дед. И еще великое множество таких же безвинно погибших людей.
– Где же ты собираешься работать? – Само собой, тетя Нюра не могла догадаться о другом, о чем Максим не сказал ей.
– Где-нибудь на прииске.
– Дудки! Прииска, милый, давным-давно полностью укомплектованы людьми – пора-то поздняя. Но– ах ты, батюшки, из головы вон! – позавчера тут вывесили новое объявление. Мне сказали, чтобы я всем приезжающим его показывала.
– Где оно, объявление? – Максим так и подскочил.
Вышли в коридор. Тетя Нюра включила свет.
– Читай вот.
Глаза Максима стремительно пронеслись по небольшому клочку бумажки: «Объявление комбинату требуются рабочие в бригаду старателей – Желающих для справок приглашаем по адресу Набережная 28 Дирекция».
– Спасибо, тетя Нюра! – выпалил по инерции, как и читал: одним духом и без знаков препинания.
– Рано еще благодарить. Не каждый выдерживает работать в старателях.
