На сердце же у меня был солнечный день. Яркий и праздничный. А рядом мой мудрый Учитель. Теплый и ласковый в обыкновенной жизни, но возвышенный и неприступный в знаниях и беспорочности. В своем стареньком ветхом черном плаще и широкополой островерхой черной же шляпе, он как маг или волшебник смотрит на меня, юную девушку, горько плачущую от боли в колене и по порванному башмаку. А вокруг рассыпанные цветы. Мой меньший брат, совсем еще ребенок, бросился собирать эти цветы. Ведь мы несли их на продажу. И я обещала подарить ему монету, если все их продадим.
– Давай, я помогу тебе встать. Надо все-таки внимательно смотреть на дорогу, чтобы вновь не споткнуться и не упасть, – сильной рукой Учитель ставит меня на ноги. Утешает. – Ссадина заживет. Башмак починят. И все же запомни: главное – не поддаваться страху. Смотря вниз, на землю, не забывай хотя бы изредка поднимать голову к небу, – говорит он.
Мой маленький брат с собранными цветами подходит и почему-то отдает их ему. Он улыбается и молча передает букет мне.
Мы стоим на рыночной площади какого-то средневекового города. Что-то знакомое чудится мне в нем. Да это же мой Каркасон! А рядом Вы, мой Учитель.
Простите меня за эту фантазию уходящего ума. Но именно Ваши глаза и Ваша улыбка, даже черты лица были у того, кого я так беззаветно и беспорочно любила в той далекой средневековой жизни.
– Этот мир полон зла и страданий, – продолжаете Вы. – Но он нужен душе, чтобы, идя по жизненному пути, падая и плача от боли, она все равно находила в себе силы подниматься и двигаться дальше – к Богу.
– А наш священник говорит, что можно приблизиться к Всевышнему, заплатив матери-церкви, во главе которой стоит святой престол Папы, немного денег. Правда, тогда и поднимешься не высоко. Чем больше отдашь, тем выше окажешься. Без боли и страданий, – отвечаю я.
– Испорченные люди по наущению дьявола захватили власть над этой женщиной, которую ваш священник назвал матерью-церковью. Переродили ее в корыстную, лживую и жестокую мачеху. Помыслы ее теперь вовсе не о вас, прихожанах, и душе вашей вечной. Но о собственном материальном благополучии. Страсть к удовольствиям земной жизни овладела этими людьми, надевшими священнические одежды и прикрывающиеся лукавыми словами. Однако прозорливая душа чистого человека быстро увидит язвы на коже и ложь в речах их.
Вот тут я и проснулась.
Милостивый государь, Анатолий Иванович. Все же льщу себя надеждою, что Вы не будете обижаться на такую откровенность старой женщины. И продолжите нашу переписку. Уверяю Вас, что письма эти, мои и Ваши, являются последней радостью в моем тихом позднем вечере уходящей жизни. Прошу Вас, напишите хоть что-нибудь. Оттуда, из далекой России, письма эти – как все более и более светлеющая полоска горизонта на востоке. Они пробуждают во мне радость вечной жизни. И помогают избавиться от отчаяния дряхлой старости. Вы так нужны мне!
За сим остаюсь, безмерно уважающая Вас…
Далее шла подпись и дата.
«Дядя Толя в то время уже чувствовал сбой в своем здоровье. Но почему-то возникшая было печаль и мрачная закрытость быстро исчезли. Он стал чаще улыбаться. Чаще, чем обычно. Теперь понятно почему», – подумал Александр.
Осознание собственной необходимости кому-то делает мысли и желания мудрее и чище. А это верный шаг к радости в жизни. От нее же, радости этой, появляются возвышенные мечты. И силы для их осуществления.
