Глянул вниз. С балкона мастерской. Стоит кара, Коли – электрика, ты его знал…
– Он прыгал на месте, как будто… пародировал дикий зловещий танец…
– Кричал истошно так, что люди с цехов, бежали к нему …
– Потом упал…
– Ниже колен кости в резиновых сапогах. Белые.
–Жутко. Непонятно…
– От костей шёл пар и… пузыри…
– Потом загорелась канистра с бензином, и, взорвалась…
– Скорая. Огнетушители. Пена.
– Прибыли военные.
– Медики не выдерживали, их уже отпаивали микстурами.
… Ноги – кости прикрывали простынями, брезентом, а он ещё пытался что то говорить … Целый лазарет отпаивал, приводил в чувства тех, кто сам приходил на помощь.
– Жутко.
– Считанные минуты стали вечностью.
– Врачи, не выдерживали. Их тоже приводили в чувство. Военные.
*
– Грузили наши заводские.
– Не довезли.
– Всё потом рассыпалось. Испарилось.
– Он перевозил плавиковую кислоту.
– Разлил. Попала на ноги.
– Рассказывали. Потом.
– Сердце было крепкое. Молодой. Ещё мог говорить.
– В таком положении.
– Сказал…
– Это кара.
– Мне Лена говорила…
– Она видела…
Обуглившиеся от огня и кислоты губы скрипели. И еле слышно…
– Последние его слова…
– Это кара.
Снегу этой зимой было много. Он сыпал, мёл, валил хлопьями, прошёлся по оврагам и лесочкам. Укрыл озимые уже зазеленевшие, а уже потом пришёл в город. Детвора носилась радостная, разглядывая снежинки на варежках, на рукавах пальто. Снег закрыл слякоть, грязь и город стал сразу чистым, светлым, праздничным. Потом ударили морозы и уже через два дня по гибкому льду носились на коньках мальчишки. Страшно было, замирало сердце, а как хотелось ещё разок прозвенеть коньками по ещё гибкому и живому льду.
У плотины на Орлике вода бурлила, дымилась, парила.
У речки стоял старый дом, с резными наличниками и таращил окна-глаза сразу на две улицы. Дом доживал свой сотый год и знал, что раскатают его по брёвнышку- на него двигался мост огромный, бетонный с семью опорами. Через год на этом месте будет дорога и новые светлые дома. А сейчас в доме трещала печь. Тепло. Уютно.
Мимо окон проносились снежинки. А вечером из дома выходил учитель с огромной фанерной лопатой, чистил у дома дорожку, укутывал снегом молодые липки.
Прошёл январь и февраль. От досок забора в солнечный день шел пар. И тогда учитель долго стоял и смотрел, как тает на перекладине деревянного забора снежок, как тоненькая струйка пара уходит в небо и на доске остаётся тёмное пятнышко. Он ёжился и уходил в тёплую комнату. Весну всегда ждал, даже торопил её. Потому что детство его прошло на юге, и теперь там ребята уже гоняют футбол, в ящиках на верандах зеленеет рассада капусты. А он здесь разгребает сугробы.
У огромных ворот была уже расчищена дорога, будто весна заедет сюда в ворота, прямо к нему и он первый будет улыбаться ей.
Около дома выросла огромная гора снега, он искрился-сиял на солнце, смеялся, сверкая своим снежным холодным смехом. А днём пригрело солнышко и, потемнел, пожух, стал ждать весны, чтобы унестись ручейком в Орлик, Оку, а там Волга, море.
Вечером ходил на этюды. Стоял и видел, как разбирают деревянные мосты на Орлике. Он любил смотреть – ведь это мост зимы, разбирают и нет, теперь не пройти зиме снова – мостов уже нет. Потом стоял на льду и писал, рисовал берег. Лёд трещал гулко и глухо. И было страшно. Не знал, что это весна стучится. Она к нему идёт, а он боится. Хотелось собрать всех ребят, своих учеников и показать, как поднялась вода, как прогнулся лёд и кое-где у берега пропитался водой снег. Потрогать холодные ребячьи носы. Но было воскресенье и они в такую рань ещё спали.
