С нами ещё и проще было.
Брат мой, тоже Толик, учился в ремесленном, на всём готовеньком, как тогда говорили, и одевают там и три раза кормят, специальность государство даёт. Это на заседании правления уже знали. Так Толик и жил у нас. А вот теперь. Что будет?! Ледяная вода. И, леденящая душу тоска. Ожидание такого…
И сидели мы с приблудным Толиком, как его и других, детдомовских теперь величали наши деревенские. Но никто не знал его, фамилию, и когда мы, дома, спросили почему такая фамилия у него,– Беганенко.
Ну, то, что украинская понятно, у него иногда, да и у нас тоже говорили часто на украинском, певучем наречии, так тогда говорили, но и песни часто пели украинские, когда собирались соседи побеседовать в воскресенье, да и часто на работу шли с песнями.
Но вот Беганенко, смешно как то. И тогда он как то в хорошем был настроении рассказал нам дома, нет, не у Витьки, что так его окрестили и присвоили такое потому, что он часто убегал из очередного дет дома. Больше трёх месяцев, говорил, не мог там находиться, а свою фамилию и как попал в детский дом он и не помнит.
И вот свобода. Удирал обычно и быстро стыковался с карманниками, те всегда видели в нём способности – шустрый был, головой вертел как иголка в Зингере, такая машинка была швейная знаменитая. Немецкая трофейная, говорят даже, что у неё какая – то деталь была из золота вот дела. А с карманниками он проходил практику, и учёба была успешной, ну ненадолго. Ловили их часто сиротских, но в шайке или стайки как тогда говорили, бродили часто, не прятались, иногда бравировали своей свободой. Не надо учиться в школе, или ещё чего – работать. И милиция была всегда готова. Там, конечно дубасили их дерзких и нахальных.
Они, плакались часто притворно, гундосили обещали говорили.
– Во, зуб даю и голову на отсечение, больше не буду воровать. И молниеносно, показывали на себе как они почти вырывают зуб, и ладонью машут резко рукой по горлу, для большей убедительности… Мы бедные несчастные, мы сироты. Ну, потом их отправляли в детские дома, предупреждая, воспитателей. что все они карманники и воры.
Так вот наш Толик. Почти святая душа. Потом удрал и от нас с ещё одним приблудным, за что потом в правлении колхоза был нагоняй,– плохо с ними обращались. Так он потом доказал свою никчёмность – прислал нам письмо, конечно без обратного адреса. И всего несколько слов написал в этом письме,– шумел камыш, деревья гнулись и сто копеек улыбнулись. Это нам пришлось платить целый рубль,– письмо было доплатное, как было у военных, ну треугольник, как солдатское, и нет марки, почтальон стребовал целый рубль, так было заведено. Это, тогда можно было купить целую буханку хлеба, магазинного, которого мы не покупали, пекли пышки, а у кого были русские печи, они сами пекли круглые красивые, душистые прямо праздничный каравай. Магазинный был для нас почти чудом. А рубль тогда стоил очень дорого, тем более в колхозе денег не получали,– трудодни и никаких рублей. Получали вместо денег за эти трудодни зерном. Потом несли или везли на тачках в мельницу, там же в деревне, была и мельница и кузница. А на мельнице жил и работал дед Балусик. Почему его так звали величали мы не знали, и он был немного диковат, одиночка, и был вечно белый и в муке и седой совсем, как дед мороз. Но его уважали. Спец был отменный.
Ну, вот Толик Беганенко отблагодарил нас за тёплый приём и хорошее воспитание, стервец, за то, что нам пришлось с ним жить поживать и добра не наживать, так тогда говорили.
