Чуть поодаль от моторки – кузница, с кучей колёс, плугов и других железяк. По всей деревне вдоль улиц прорыты канавки – арыки. Вечерами тарахтел мотор и, чистая холодная вода лилась как кровь по венам, питая землю и она щедро давала арбузы, кабачки, дыни, кукурузу, огурцы, помидоры.
Вечером всё стихало.
И, тогда по деревне, окружённая девчатами, шла она, Нинка, их голоса заполняли всё пространство, всю вселенную – её песню слушали люди, звёзды, небо.
За девочками шли ребята, с шумом и переборами гармоники, и, почему то в сопровождении собак.
Все шли на толоку, так называлась лужайка с выгоревшей травкой…Играли в *ручеёк*, третий лишний, потом притихшие, после шумной игры ходили за арбузами. И, далеко за полночь шли тропками на свою толоку – лужайку около пруда, и снова шутки, смех ручеёк, и конечно песни…
В кармане, вместе с дипломом у него лежал вызов, неофициальный и без печатей, без гарантии места работы, жилья, оклада. Это было письмо Нины.
… В деканате долго не хотели выдавать свободный диплом – лучше ведь ехать туда, куда зовут вот так, серьёзно, с гарантиями, где наверняка ты нужен. А тут… ну что письмо? Зав кафедрой, долго доказывал, что ему нужно много работать над собой, бывать на выставках, расти, что бы чего – то достигнуть. А в деревушке, да и нужен ли ты там?
Пришлось ему рассказывать о деревне, Нинке, о дружбе и переписке с первого курса. Он взял письмо.
*Милый Рыжик, и как во время приходят твои письма. Вот сегодня поссорилась с бригадиром Лемешем.
И всё из – за пустяка, ты говорит всегда чёрт знает что выдумываешь, а мне привес нужен, а не чистый воздух, от твоего озона, говорит телята жирнее не станут, переведу, кричит в огородную бригаду. А я никуда из фермы не пойду. Нигде не хочу больше, понимаешь? Ну как я без них? Без этих Зорек и Борек?
Помнишь, как родилась Звёздочка? Я тебе писала о ней. Лохматая такая, пятнышко на лбу белое – белое.
Стоит глазищами моргает, шагнуть боится, а к солнышку тянется. Ой, как хочется, стоит и, шатается. Я ей руку протянула, она носом тычится, а он холодный.
… Вечерами, как и прежде, собираемся и поём, поют и твои сверчки на улице и в доме. Много светлячков, особенно у ставка.
… А утром чистая роса и на востоке сизая дымка, а внутри солнышко.
Потом оболочка испарились и солнышко выкатывается, светлеет небо, душа, радуется земля, смеются листья. И только нет Рыжика, а я хочу тебя видеть, с тобой мне легко и хорошо.
Он вспомнил, как однажды пришёл с этюдов, было сыро, серо, ветрено, как редко бывает в Крыму летом. Он замёрз, был зол, этюд не получился. Она положила свои ладони на его горячую голову, стояла тихо и молчала.
– Замёрз? Ну, ничего.
И он всё забыл, забыл, что замёрз, что устал, что не получился этюд. Потом показывал картон. А она слушала, понимала и говорила…ничего, Рыжик, ты ещё напишешь. Ещё напишешь.
И не было в мире никого, лучше её, никого в целом свете. Она взяла его короткие, неуклюжие пальцы, обняла их своими ладонями, подышала.
Как любила она эти руки. Ей больше всего нравились эти некрасивые руки. Удивительно, как они много умеют. И он понял, что никогда теперь не будет один. Она его всегда согреет и не только от холода.
… – Бросил ли ты играть? Играй хоть на чём ни будь. Играй хоть на гармошке. Здесь будешь в нашем струнном. Мы сейчас вторую Листа и пятый танец Брамса разучиваем. У нас теперь из училища преподаватель.
