Вокзал дрогнул и стал медленно уходить влево. Проплыл сквер с розами, замелькали привокзальные постройки, мост, берёзки, столбы, столбы, столбы.
Кондуктор захлопнул дверь. Пахнуло вагонным воздухом. За окном тянулись зелёные пшеничные поля, пригорки. Повисло красное солнце. Оно заглянуло в окно, потом убежало за поворот. Снова выкатилось и, окрасив пол неба в огненный цвет, скрылось совсем.
Вагон затихал. Шумел ветер, гудели встречные поезда, за поездом гнались огни городов, посёлков. Темнота. Вагон сильно качало. Спать не хотелось. Вспомнил институт. Расставание с теми, к кому привык, и без кого жизнь свою не представлял. Как будет дальше, он не знал.
В Орле бродил по берегам Орлика, Оки, ходил на Зушу, часто уходил просёлочными дорожками в поле. Смотрел, как сначала зеленели поля, потом колосились. Как деревенская ребятня носилась по лугам, рощам, на гороховые поля. Как грелись в первых лучах весеннего солнца, поджидая капавший берёзовый сок. Иногда и малыши видели его, босого, шлёпающего по пыли с этюдником.
Часто сидел на высоком берегу Орлика, сидел просто так смотрел с обрыва, забыв о лекциях, зачётах, семинарах. В этом месте он делал крутую петлю и входил в город. Внизу зеленело капустное поле. Бабка – сторожиха ходит точно так же, как там, в деревне, на Украине, где он рос в детском доме.
После поступления в институт ему как-то трудно было привыкнуть к полной свободе, к тому, что ни у кого не нужно отпрашиваться. Хочешь, сиди дома, хочешь иди на этюды. Можно уехать в поход с ребятами. И он ходил, ездил, удирал с лекций. Однажды чуть не лишили стипендии, когда укатил на несколько дней в брянские дебри писать этюды, делать зарисовки настоящего леса, дикого, сурового, с болотами и окопами, с остатками партизанских землянок.
За окном ночь, по – прежнему шумели встречные, гудел ветер.
Вспомнилось лето, каникулы, первый курс. Они с однокурсником поехали в крымскую деревушку к родным. Странно. О Крыме у него было совсем другое представление. Но здесь не было, ни моря, ни кипарисов, ни скал. Не было даже речки. Сколько видит глаз – всюду степь, небольшие холмы, на западе курган, а в центре деревни гребля – запруда, и растянулся пруд с камышом и зелёной тиной. А этот прудик переходил в речку – ручей, который летом почти пересыхал.
Деревьев почти не было – немцы в войну вырубили. С одной стороны деревушку огибала железная дорога, а за нею зелёный остров. Рашевка – деревушка, где зеленели сады, и было много арбузов.
В центре деревни, на одной ноге, стоял колодец – журавль, с родниковой водой. В стороне, на пригорке – моторка. Она была одновременно и водокачка и мельница. Там же был старый престарый дед Балусик, вечно белый…то ли мука на нём осела, то ли седой такой и совсем был похож на деда мороза, припорошённого пушистым снегом в новогоднюю ночь…
