*
– Весёлая у тебя была операция, от скуки не умрёшь.
– Да, вот, тебе и про касторку, нет, другое. Слушай.
– Деду пожилому сделали клизмочку, и сказала сестрица, юмористка, юмор на свою голову.
– Идите, погуляйте.
– А он, старый, с усохшими мозгами, и пошёл по длинному коридору, потом оглянулся и спросил, когда это, ну, это, самое, прийдёт, нужно, в туалет…
Она.
– Прийдёт и уйдёт.
– Не скоро…
–Успеешь.
– Иди, иди, пройдись милый…
– Сергей, понимаешь. Коридор длинный почти квартал. Везде ковры от палат до самой операционной. Тогда модно было ещё и цветы, но не в горшках, а в квадратных и круглых бочках. Пальму или лимонное дерево можно вырастить. И холодок и лимончики к чаю, ан нет, розы были в моде – цветы как дерево с большими листьями. Фикус, кажется. Мы его дразнили,– фигус, ни петрушка, и не клубника, лучше бы лимон, кислый, польза. Модно, престижно. И вот эти бочки расставили вдоль дорожки. Такие зимние сады, помнишь Серёжа в парке Мон Репо, в бывшей Финляндии, финской Ялте,– Виппури. Зимние сады и вишни на крайнем севере, а мы сегодня никак с тобой не пришвартуемся, там в таких бочках, правда, выращивали вишни. А зимой в бочки и домой. Чтоб не вымерзли. Весной в землю. В парк. Вооо!
– Так вот, дедушка этот в ту степь дошёл почти строевым шагом, видимо бывший военный. А таам, дошёл и атомный реактор, ускорителя, медвежьей болезни…проснулся, сработал.
– И…
– Сжался как инфузория туфелька. Ладошкой укрыл своё междометие, это меж двух половинок – выхлопная труба устроена и сказал скромно, тихо, ма…ма… пошло. И, куда теперь мне это всё?
– А, юмористка, которая проводила его в дальний, тернистоцветущий путь, хорошо не в последний, стоит, руки в брюки, ой, нет руки в боки, кренделем таким.
И хохочет.
Отхохоталась, на целый месяц вперёд.
Виражам с поворотами, да между фикусов и лимонников, старается бегом, скользит путём, такой славы.
В туалет прибыл, а бурдюк уже пустой. Махнул рукой, матюкнулся и, и пошёл в процедурную, а там сообразил, что не тот кабинет. Хорошо хоть не в хирургии материализовался. Смеялись все, кроме шутницы. Она стометровку по нейтрализации, вредных не ископаемых продуктов, бывших ещё вчера…
… Она, шутница чистила почти две смены, свою и того парня, ой, дедушки, явные следы, – оплошность, которую она превратила прогулку с медвежьей радостью с наглядными поблёскивающими последствиями. Ему чуть не отложили операцию на другой день. Но постарались. Отмыли. Успели. Помогала, безвозмездно, шутница. А ему ведь ещё полежать на столе, не посидеть, а, может и, поседеть,…и, не, за праздничным вкусным столом.
– Ну, давай, давай, милая, скоро вот уже дом. Не чихай и не пускай газы, как, как… таам, в далёком и прошедшем…
– А ты, чёё, затих. Да, вот, интересно, почему ты там, у Николы, в Финляндии, ничего такого никогда не выдавал?
… Как, и когда, от восьми и до двадцати и далее, ночи трудились, не до того было. Да и вы вечерами такое шурудили, теперь вот Лёшка сидит и поёт песни в финском изоляторе. Попался, – моторы, лодки. Запчасти. И накрыли его К.П. Финны, погранцы, дошурупили, что это железяки от финских лодок в Россию везёт… Лодки то стоят, на берегу, а моторы уплывают. Нет, уезжали в Лёшкин гараж.
– Да, он вам не успел рассказать, вот тоже достойная рыбалка, подлёдная. Мне как то поведал, тогда, помнишь, я был с ним, был пассажиром, просил никому не говорить, а то скажут, дурачёк, ваш Лёша, вот он никому тогда об этом не хвалился.
