– Ну что Серёжа, не прошибло потом? …– Потоом, вспомнишь. Прошибёт. У тебя сейчас не до того…Я и сам уже устал. Взопрел. Это тебе не лунная ночь в Италии, и серенады…
– Вспоминать и то щекотно…
– Нет, ты хоть не так, – голый натурализм, – помягче, помяягче, и мне больно, – желудок заворочался, как будто меня потрошат. Хоть тема и случай достойный внимания, да и тебе такую приёмную устроили, – санаторий в натуре. Я бы через окно смылся, удрал бы без всякого колёсного транспорта…
– А я ничего, видимо пилюля как сто граммов и кружка пива, в день получки. Коленки не дрожали. А они, она вела меня за локоток, как в загс водят приговорённых к семейной жизни. А может и правда боялась, что убегу, глядя на эту экзекуцию. Такое зрелище, конвеер, бригадный подряд, хотя бы тряпкой загородились.
– Надо же, живьём…, почти серпом, по деде, и, не по бороде.
– Ладно, самому хотя бы пивка, для амортизации, устал, зато ты не задремал, вторая часть будет веселее, с медведем связано.
– Ну, ещё такого не хватало в операционной. Да нет, это уже было в коридорах больничных. Там красиво…смешно даже было, но смеялись не все. Так что пора вторую серию выдавать на гора, будешь слушать? Молчание – знак согласия,
– Тогда слушай.
…Я лежу и думаю о хорошем, но какое хорошее в голову влезет лёжа не в гамаке на пляжике, но чувствую, йодом запахло, не водкой.
– Мазанула она, как баба яга метлой и видимо этот, йод, его мать, хуже самогонки без закуски, – загорелось, запекло,…– отвлекающий фактор, понял, чтоб больно потом не было…теперь, думаю хоть оторви живьём хрен, который даже слаще редьки, – не прочувствуешь, и не почувствуешь,– ни хрена у тебя, да и редьки уже неет….
– А она, знай подхваливает, что я молодец. Видимо и ей не понравилась песня ещё не усопшего мученика, говорит, что мы быстренько это сделаем. Хорошо хоть не обрадовала другим, вполне возможным исходом такого серьёзного дела…– уделаем.
– Даа, ещё новость. Увезли того пьяного с потрохами, наверное, в процедурную, говорили, заспиртуют, тогда дорежут до конца, хоть орать не будет. И нам здесь спокойнее, тишина – Рай, а не анатомический зал, как у Леонардо, в пятнадцатом веке.
– Ой, слышь, Серёж, что – то не так работает мотор. Что совсем плохо? Послушай, рычит как дог, и гавкает. Нужно повеселее, он тоже живой, слышит эту операционную страсть…
– Ладно, перепрыгну, операцию. Пойдём в палату.
– Ну вот.
– Лежу себе в палате – обход. Моя врач, с ней медсестра, – перевязку надо делать. Она нагнулась, моя умелец, резчик только не по дереву, – по живому, спрашивает. Не беспокоит? А я ей встречный вопрос, шепчу…
– Мужики говорят, что у меня после такой операции, детей не будет.
Она засмеялась и говорит, завтра сам почувствуешь, что всё будет. Не будет только налога за бездетность…
– Не плачь, это пройдёт и не больно…
Посмеёмся потом вместе. Ага. Кому смеёчки, а мне смегуёчкии… Завтра обход. Посмотрим. Ну, думаю, поведут в проце дурную, где молодые нянечки брить помогали, ядрышками играли…
– Надо же, какие реабилитационные процедуры, сказал сосед по кровати.
… – Завтра началось, – ой, ой. Болело, не сильно, но как – то непонятно. Поболело, потом затихло. А она, улыбнулась и говорит.
– Ты ещё не понял, отчего? На утку по малой нужде было?
– Да всё хорошо, и сразу прошло…
– Объясняю, у мужчин, которые ещё молодые, утром бывает пробуждение. А там всё заклеено. Он, твой дружок, который будет малышей делать, инструмент твой, имеет привычку утром оживать, увеличиваться. А там всё заклеено, и волосики уже появились, пришло уже время. Проросли. А мужикам, скажи, будут болтать, мозги коптить ребятам, касторкой вне очереди и бесплатно угостим.
