Тимур прошел на кухню, открыл шкафчик и уставился на его содержимое. А конкретно – на золотистую этикетку и мягкие коричневые бока бутылки приличного семилетнего греческого коньяка.
Выпить хотелось просто смертельно. Тимур обернулся и посмотрел на часы. Через полчаса ему надо звонить Ларе. Впервые за все время этого телефонного, если можно так сказать, романа он не хотел ей звонить. Дело было не в Ларе, конечно. Дело было в нем самом. Тимур понимал, что ничего не в состоянии дать ей сегодня. Он пустой. Совершенно опустошенный.
Нет, он ей позвонит. Он же обещал звонить ей каждый день, точнее, каждую полночь, а данное слово Тимур привык держать. Обязательно позвонит. Через полчаса.
Но сначала – выпьет.
Он как раз вытаскивал зубами пробку, когда подал голос его собственный телефон. Ночные звонки – не к добру, это Тимур знал. Точно так же пять лет назад между одиннадцатью и двенадцатью ему позвонила мать, чтобы сказать о смерти отца. Тимур повернул голову – и резко выплюнул пробку.
Экран мобильного отобразил входящий номер – «Лара».
– Привет.
– Добрый вечер, Тимур. Я не могла ждать полночи.
– Что-то случилось?! – Тимур забыл и про коньяк, и про свои фантомные боли. В том, что Лара сама позвонила ему, было столько странного…
– Просто поговори со мной.
Тимур медленно опустился на табурет. Поставил на стол перед собой забытую в руке бутылку коньяка.
– О чем? – спросил осторожно.
– О чем угодно. Мне все равно. Просто поговори. Пожалуйста. Я не могу сейчас быть одна.
Ее голос звучал как всегда. Кажется, как всегда. Но у Тимура возникло стойкое ощущение, что она рыдает. Кричит. Где-то там, внутри. За ширмой этого спокойного, чуть флегматичного, с красивой элегантной хрипотцой голоса что-то происходит. Что-то нехорошее. А то и страшное.
– Тимур? – повторила она. –Тимур, поговори со мной. Не бросай трубку. Пожалуйста.
Она сейчас не трезва – вдруг отчетливо понял Тимур. Насколько сильно – сказать невозможно. Но…
– Ты много выпила? – она молчала. – Правду говорить не хочется, а врать не любишь?
– Именно так, – хмыкнула Лара.
– А у меня в руках коньяк. Я не алкоголик, но… Выпей со мной, Лара.
– У меня вино.
– Ну и ничего страшного. Вино и коньяк отлично сочетаются – если они в разных бокалах. Подожди, сейчас я себе налью, – Тимур встал, чтобы взять стакан, чуть не навернулся на попавшейся по закону подлости под ногами пробки. Выругался.
– У тебя все в порядке?
– Да, просто наступил на пробку, – в стакан забулькал коньяк. – Ну, за что пьем?
– А за что ты хотел пить?
– Ни за что особенное. Я дерусь, потому что дерусь.
– Тогда не чокаясь.
Она не спрашивала. Лара ставила в известность. Но эти ее слова почему-то совершенно отчетливо соответствовали его настроению. Будто пьют они по одинаковому поводу. Что ее вино, как и его коньяк – поминальные.
Коньяк мягко потек, согрел. Но голова оставалась ясной. Тимур вдруг понял, что его мысли все-таки переключились. И он смог выйти из своего внутреннего склепа, в который его каждый год погружало в эту дату. Исчезло это ощущение, что он что-то не сделал. Что он мог бы что-то сделать тогда, в тот день – но не сделал. А просто стоял – и смотрел. Тимур много раз анализировал. Он знал о пожаре в «Сад-Мега» столько, сколько не знал никто. Ну разве что за исключением следователей – да и то не факт. Тимур понимал, что он не мог ничего тогда сделать. Большего, чем мальчишку матери отдать и не дать тому босиком на холодной сырой земле стоять. Но все равно острое чувство несделанного, упущенного, что должен был, обязан, но не понял – что и как – грызло его каждый год. Вопреки всем доводам разума и имеющейся обширной информации.
