Послышался крик чаек, всплески волн,
Лицо обдул приятный тёплый ветер,
Почувствовался запах морских вод,
Что не сравним с другим на белом свете.
В то время на поляне, где рос дуб,
Высокой густотой трава поднялась,
Сокрыв все-все возможные пути.
Она теперь нетронутой казалась.
И утром спохватившись, паренька
Родные не нашли. Они искали
Его довольно долго. Им пришлось
Прожить немало времени в печали.
Но мы вернёмся к водным берегам.
То было беспокойнейшее место.
И путникам, что прибыли сюда
Оно, конечно, было неизвестно.
Стоял вопрос, с чего же начинать?
Рассказ был скуден… Где пойдёт ученье?
Где дерево найти, что воплотит
В себе возможность Ольги исцеленье?
Художник так же, как и Серафим,
На краткий миг лишь только растерялся,
Ведь он по свету много лет бродил
И потому общаться не стеснялся
С доныне неизвестными людьми.
Ему осталось только приглядеться
И оценить, где можно отдохнуть,
Поесть, попить, немного обогреться.
Он опытом огромным обладал.
Но было, как мне кажется, важнее
Что он владел десятком языков.
И знаний этих не было ценнее.
Творец «багаж» не сразу раскрывал,
Ведь знал, что лучше выглядеть порою
Глупцом, слепым, а может и глухим,
Чтоб люди не хитрили пред тобою.
Харчевню отыскать было легко.
Манящий запах жаренного мяса
Другие почему-то затмевал,
А шумный дом был этим опоясан.
Художник накормил там паренька
И спать, как и положено, отправил.
Бессонной ночь и страшною была…
Сам мастер расслабляться был не вправе.
Внизу, стараясь быть среди людей,
То там, то тут, подсаживаясь, слушал,
Стараясь разузнать о кораблях,
Про дивные места и где та суша,
Куда направят вскоре паруса,
Передохнув у берега в дальнейшем…
Художник много баек услыхал.
Путь каждого не виделся скучнейшим.
И лишь один с ухмылкой на лице,
Оборванный и с виду очень жалкий,
В отсутствии монет, спросил попить,
Не хвастаясь пред всеми жизнью яркой.
К нему хозяин красок и холстов
Подсел и для начала разговора,
Хмельным питьём изрядно угостил,
Чтоб развязать язык мужчины скоро,
Едой его простою накормил.
И было то недорого, но сытно,
Потом в беседу нужную вступил,
Желая знать, что под усмешкой скрыто.
И тут, по виду жалкий мужичок
Раскрылся, наконец, для разговора:
«Спасибо за внимание ко мне,
Жизнь в чуждых мне краях течёт сурово,
Но я, как видишь, в общем, не ропщу,
И вынужденно долго ожидаю
Неведомое взрослое дитя.
Я по мечте его тотчас узнаю.
Заметил я, что ты был удивлён —
Все говорят, а я лишь улыбаюсь…
Я просто знаю больше, чем они,
Но хвастовством средь них не возвышаюсь.
Тебя я здесь не видел до сих пор.
Ты молчалив, умеешь долго слушать,
Напрасно не встреваешь в разговор,
Не лезешь, не имея права в душу…
Однако, меня выбрав среди всех,
Ты угостил меня ведь специально
Приятно тело греющим вином.
И для тебя, наверное, нормально
Вести беседу с пьяным мужиком.
Так можно раскрывать чужие тайны.
Качни в знак подтвержденья головой,
Коль те преподношенья не случайны».
Художник это знаком подтвердил,
И более того, ему ответил:
«Сюда с собой привёл я паренька,
Он мало что познал на белом свете.
Отправились мы с ним в далёкий путь,
Желая, чтоб прошёл он обученье
И стал великим мастером в резьбе.
Он должен это сделать во спасенье
Своей любимой… И условье есть,
Что девушку спасти сумеет древо,
Которое у нас не отыскать.
Мы только что пришли. И ты стал первым,
Кого бы мне хотелось расспросить
О где-то поднимающейся роще
Деревьев, что коричнево-красны
Внутри и как добраться туда проще?»
