одно удовольствие.
Однако Иван к покою не приучен,
горькой сказкою крепко научен.
Ступить на поляну Ваня страшится,
подвоха нежданного Ваня боится.
В травушках мирных,
в былинках невинных,
в ягодках-цветочках,
в деревьях-кусточках —
во всякой растительности
грезятся Ване большие опасности.
Стал Иванушка зорко приглядываться,
стали страхи его оправдываться.
Видит, посередь поляны пенек,
мал пенек, невысок.
Только пенек, не будь простой деревяшкой,
вскочил неваляшкой
на обе на ножки,
как резвая блошка.
А это не блошка, а дед,
в мышиную шкурку одет,
заместо кожи – кора тополиная,
заместо ножек – копыта козлиные,
на голове – рожки,
на ножках – лапти,
правый с левым перепутаны.
А сам дедок,
что малый сверчок,
на Ваню пугливо взирает,
зелеными глазками моргает,
руками-веточками помахивает,
жалобно попискивает.
И вспомнил Иван,
что чудо такое прежде видал.
Смотрит на лес,
а лес полный чудес:
сто дедов, как один,
друг от друга неотличим.
И числом их не мерено,
и счетом не считано.
Все мелкие, пустяшные,
тихие, нестрашные.
Глядит он на них умилительно,
говорит он им повелительно:
– Кто вы такие,
твари лесные?
Держит ответ
старший дед:
– Не прогневайся, добр человек.
Я уж пожил на свете век,
сам ума нажил
и другим одолжил.
Позволь слово молвить,
изволь слово слушать.
Я леший, старец лесной,
а это братцы лихие со мной.
Мы лес оберегаем,
путников пугаем.
Только зазря умиляешься,
над бедными насмехаешься.
Сила наша ночная,
силушка колдовская.
А днем мы сирые да убогие,
лешие козлоногие.
Иванушка дальше озирается,
про себя удивляется.
Видит, рядом с пеньком
пристроилась бочком
осинка кривенькая —
деревце хиленькое,
деревце корявое,
сухое и трухлявое.
А на том на деревце
сидит мала девица,
девица-невеличка,
ни рыбка, ни птичка,
с виду неприметная,
ни во что не одетая.
Заместо волос – листочки осиновые,
заместо ножек – хвостик рыбий.
Глазки змеиные —
искры зеленые.
Глядит на Ивана пугливо,
попискивает шаловливо.
И вспомнил Иван,
что чудо такое прежде видал.
Смотрит на лес,
а лес полный чудес:
всякая девица из них
похожа на остальных.
И числом их не мерено,
и счетом не считано.
Все мелкие, пустяшные,
тихие, нестрашные.
Глядит он на них умилительно,
говорит он им повелительно:
– Кто ты такая,
нечисть лесная?
Старшая девица
спешит объясниться:
– Не прогневайся, молодец.
Я ль не красавица?
Позволь слово молвить,
изволь слово слушать.
Я русалка лесная,
нечисть ночная.
На суку я сижу,
ворожбу ворожу.
Путника встречу —
горя накличу.
Но в пору дневную
я не колдую,
потому как чары русалочьи
сильны только в час пополуночи.
Такая я бедная и не злостная,
русалочка рыбохвостая.
Со мною девицы —
мои все сестрицы,
все, как и я.
Одна мы родня.
Иванушка дальше озирается,
про себя удивляется.
Видит, рядом с деревцем —
мала лужица,
лужа маленькая,
лужа грязненькая.
А посередь нее – кочка
вроде комочка,
зеленого, пушистого,
крохотного, мшистого.
Ванька глазом моргнул —
комочек чихнул,
легонечко посопел,
тихонечко покряхтел,
на ножки привстал
и чудищем стал.
Чудо болотное,
в тину обмотано,
поганая старушка,
ни рыба, ни лягушка,
руками-плавниками шлепает,
очами зелеными хлопает.
И вспомнил Иван,
что чудо такое прежде видал.
Смотрит на лес,
а лес полный чудес:
всякая старушка
что соседка-подружка.
Все крошечные, зеленые,
гнилью моченные,
квакают, кряхтят,
на Ивана с испугом глядят.
И числом их не мерено,
и счетом не считано.
Все мелкие, пустяшные,
тихие, нестрашные.
Глядит он на них умилительно,
говорит он им повелительно:
– Кто вы такие,
