Сказка о квартире-избушке, Ленке-старушке, Бабе-яге, Кощее, Иване и его «харлее» - страница 25



– Палка, за мной! – рявкнула старуха и, сжав кулаки, устремилась вперед.

Наконец-то улица закончилась, и начался городской парк, рядом с которым приютилась Ленкина Зеленая улица. И тут, на повороте, Ленка встала. Разбитая автобусная остановка почему-то привлекла ее внимание. Метла от неожиданности наткнулась на хозяйку и отскочила в недоумении. А Ленка горестно глядела на пыльную скамейку, на которой как-то раз еще в той далекой жизни не смогла дождаться своего тринадцатого автобуса, и лихой чувак на крутом мотоцикле небрежно предложил ей прокатиться с ветерком куда-нибудь. Это был Ванька. Так они и познакомились. А после именно здесь, на их месте, забивали друг другу стрелки и под дырявой крышей под свист пролетающих автомобилей долго и жадно целовались теплыми летними вечерами.

У Ленки на глаза накатили слезы. Это было последнее испытание. Больше терпеть она уже не могла.

«Распустила нюни. Сопля! – подумала она с негодованием. – Нет, нельзя раскисать. Действовать во что бы то ни стало!».

Получив команду от самой себя, она тут же собралась, как по команде, для решительного наступления. Громкий требовательный свист заставил нерадивую метлу в тот же миг подлететь к ее ногам.

И Ленка, сев на метелку,
поспешила в избенку.
К дому подлетела,
чуть метлой чердак не задела.
Совершила вираж
на последний этаж,
в трубу провалилась,
на полу очутилась.
Сидит, озирается,
с темнотою свыкается.
Что-то Ленке в избушке не нравится,
глядит ошалело.
– Туда ли я залетела?
Вид у темницы запущенный:
паутин наплелося погуще,
пыль осела потолще,
грязь налепилась побольше,
котелки проржавели,
холстины попрели,
крынки порастрескались,
поленья порассыпались.
Пахнет не пряными травами,
а гнилыми отравами.
Затхлое до отвращения
нежилое помещение.
Что за превращение?
Ленка подруг своих кличет,
правду выведать хочет:
– Подруженьки верные,
прислужницы примерные,
хозяйку встречайте,
не прячьтесь, привечайте.
Глядь, а из мрака печального,
из закуточка дальнего
кошка выползает
и к Ленке ковыляет.
Страсть похудевшая,
шерсть посеревшая,
глазами не сверкает,
«мяу» не отвечает.
Хозяйку не утешает
и сама все страдает,
но к ногам ее по-прежнему льнет.
Кошку Ленка на руки берет,
гладит животину облезлую:
жалко замухрышку болезную.
Глядь, а из смрада вонючего,
из угла из грязнючего
ворона появляется,
к Ленке направляется.
Тащится, не летит,
не каркает – кряхтит,
крылом не взмахнет,
пером не блеснет.
И Ленку она не спасет,
и сама вот-вот да помрет.
Ленка ворону голубит, лелеет,
словом добрым птицу жалеет.
А про себя вздыхает,
ничегошеньки не понимает.
В чем тут причина?
Какая-то чертовщина.
Ленка в страхе к котлу подбегает:
может, он чего-нибудь знает.
Но котелок чугунный,
холодный, тугодумный,
молчит, не говорит.
Зелье в нем не бурлит,
огонь под ним не горит.
Некому в доме очаг запалить,
нечего в доме теперь и варить.
Ленка сокрушается:
– Что же получается?
Какое-то издевательство
или чье-то предательство?
Ленке тяжко думается,
от усердия мысли путаются.
Вдруг догадка сама к ней явилася,
стало ясно, что приключилося.
А случилося зло вероломное,
а вмешалася сила тут темная.
Знать, проделки-то бабы Яги.
Козни ее велики!
Утащила старуха зловредная
из квартиры силу волшебную.
И осталась избенка угасшая,
опустевшая, одичавшая.
Чары зачахли,
духи затухли,
время замерло.
Кошка с вороною
согласны с Аленою,
печалятся с нею,
с хозяйкой своею.
Ленка долго сидела,
тупо во тьму глядела.
И сидеть бы не прочь