– Нос в звезде? Это он, поди, звёзды нюхает, как я зайцев в лесу!
Вторая сказка явилась загадочнее первой. О зеркале, что сокрыто под барханом, поведали пески. Сделал его мастер старый, с бородой до колен, да таким хитрым, что зеркало души показывало, а не рожу в пыли. Один путник глянул – увидел себя королём, да с короной набекрень, и песчинкой стал от стыда. Другой узрел в себе зайца трусливого, что морковку в норе прячет, и тоже сгинул. "Глянь в него, Странница," – шептали пески, – "узришь себя краше всех!" Задумалась я, что узрела бы – свет ли Очага, что несу, иль тьму ли теней, что за мной следуют? Серко лапой песок копнул и говорит:
– Не верь им, Странница! Я в зеркале том волка увижу, а они скажут – блоху, и пропаду зазря!
Третья сказка была слаще мёда и горше слёз. О юноше, что тень Феникса полюбил, сплели пески повесть. Был он пастушок простой, с дудкой кривой, да сердцем жарким. Увидел тень Феникса на закате, да показалось ему, что это красна девица, венок ей из лучей сплёл, да ещё ромашек туда напихал, чтоб краше было. Тень ожила, засмеялась, крылья из света соткала, да улетела в небеса, оставив его с песней, что доныне в ветре поёт. "Сплети и ты венок, Странница," – пели пески, – "да останься с нами!" Запела душа моя, и захотелось мне дудку ту найти да песнь спеть, чтоб Феникс прилетел. Серко носом фыркнул:
– Венок из песка сплетёшь, Странница, да на уши мне наденешь, вот смеху-то будет!
Четвёртая сказка о граде, что ушёл под пески, явилась предо мной. Был тот град златой, с башнями, что до звёзд доставали, да с пирогами, что сами в рот прыгали. Жили там люди весёлые, плясали до упаду, пока пески их не позавидовали да под себя не утащили. Ныне град в снах путников живёт, и кто спит на бархане, тот пирог во сне ест, да просыпается с песком во рту. "Ляг, Странница," – шептали пески, – "пирог отведай!" Серко уши прижал и буркнул:
– Пирог с песком? Это им, чай, не зайца в капусте жевать!
Пятая сказка – о реке, что вспять текла. Была она водой живой, с рыбами, что песни пели, да старуха с клюкой её заколдовала, чтоб время вспять пошло. Рыбы вверх брюхом поплыли, а старуха молодеть стала, пока не стала девкой, да такой сварливой, что пески её обратно старухой сделали. "Пей из реки, Странница," – пели пески, – "время своё вороти!" Я уж руку протянула, да Серко лапой песок шлёпнул:
– Не пей, Странница, а то бороду отрастишь, как у Морского Деда, и будешь мне хвост чесать!
Шестая сказка – о птице без крыльев, что пески летать научила. Была она малая, с пером одним, да голосом звонким, как колокол на ярмарке. Запела она, и пески за ней потянулись, барханы задвигались, будто взлететь вздумали, как волны колышатся, и как крылья, да всё от земли оторваться не могут, а птица хохотала над ними да припевки пела: "Летите, пески, летите!" С той поры барханы ходят туда-сюда, путников путают. "Спой с нами, Странница," – шептали пески, – "да лети с барханами!"
Слушала я, и очи мои застилались мороком сладким, ноги мои в песок уходили, а руки к барханам тянулись, будто к старым друзьям. "Останься," – пели пески, – "стань частью нас, и сказка твоя вечной будет, слаще пирогов да звонче песен!" Дни ли, ночи ли минули, не упомню, но вдруг Очаг в мешке моём затрещал, искры вырвались, пальцы мои обожгли. Тени зашевелились, загудели, будто голоса предков: "Неси нас, Странница, свет наш ждёт!" Серко вскинулся, зарычал, шерсть дыбом, и крикнул:
