– Молодец твой дед, Серко, – говорю, гладя его по загривку, – и ты молодец, что запомнил. Нам сейчас тоже брод искать надо, только не в реке, а в ветрах этих!
Только я это сказала, как из-за валуна старуха выскочила – седая, как снег на этих горах, глаза, как лёд, голубые, холодные, а в руках посох из кости, белый, как молоко, с резьбой тонкой, будто ветры на нём вырезаны. Одежда на ней из шкур оленьих, потёртых, но тёплых, а на шее ожерелье из когтей, что позвякивают, как колокольчики на ветру, каждый коготь длинный, острый, будто от зверя неведомого. Лицо у неё морщинистое, но глаза живые, острые, как у ястреба, и смотрит она на меня так, будто в самую душу заглянуть хочет.
– Я Ветряная Мать, – говорит она голосом, что гудит, как ветер в ущелье, низкий, глубокий, от которого мурашки по спине бегут. – Зачем в мои горы пришла, да ещё с волчонком? Тут ветры плачут, а тени из мира иного шныряют, покоя мне не дают!
– Феникс меня прислал, – отвечаю, жезл крепче сжимая, чтобы руки не дрожали, – нить пятая к горам привела, где ветры плачут. Очаг несу, свет ищу, а тени эти мне знакомы – я их мир спасать обещала!
– Тени, говоришь? – прищурилась старуха, когтями ожерелья звякнув, и голос её стал тише, но оттого ещё страшнее. – Они сюда бегут, свет Очага чуют, да Повелитель Ветров их не пускает. Он на небе живёт, в замке воздушном, песни ветров слушает, а тени его тревожат. Дойди до него, помоги, а я тебе путь открою! Но сперва докажи, что смекалка у тебя есть, не то ветром с гор сдует!
Ветряная Мать посохом стукнула о камень, и с неба лестница спустилась – длинная, из облаков сплетённая, переливается, как радуга, то голубым, то серебряным, то алым, будто заря утренняя в ней отразилась. Да только вихри её крутят, штормы раскачивают, будто верёвку на ветру, то вверх швыряет, то вниз, то вбок, словно живая она, непокорная. Подняться по ней – всё равно что на мельнице крыльями махать: только шаг ступишь, а она уже под ногами ходуном ходит. Ветры вокруг загудели, снежинки закружились, словно в танце, а старуха стоит, смотрит, ухмыляется, будто знает, что не справлюсь.
– Лестница эта к Повелителю Ветров ведёт, – говорит Ветряная Мать, – в замок его воздушный, что над горами парит. Да только никому не удалось по ней взобраться: вихри сбрасывают, штормы в пропасть тащат. Придумай, как подняться, коли умна! Не взберёшься – в снегах останешься, и кости твои ветры оплакивать будут!
Я призадумалась, ветры вокруг загудели громче, лестница закачалась, будто живая, а Серко заскулил, ушки прижал, шерсть на спине топорщится.
– Ох, Странница, – шепчет, – лестница эта хуже, чем сосна в бурю! Как же мы туда заберёмся?
– Погоди, Серко, – отвечаю, сама в голове мысли гоняю, – смекалкой возьмём, не силой. Надо ветры перехитрить, как твой дед реку перехитрил.
Смотрю я на лестницу, а она то вверх тянется, то вниз ныряет, вихри её крутят, штормы раскачивают, будто в пляске без конца. Каждая ступенька из облака, мягкая на вид, но скользкая, как лёд, и переливается, будто роса на солнце. Ветер вокруг воет, снежинки в лицо летят, глаза слепят, а в ушах гул стоит, будто сто волков разом запели. Жезл мой блеснул, искры золотые по узлам его пробежали, будто подсказку дал, а клубок подпрыгнул, словно шепнул: "Думай, Странница!" Вспомнила я, как в лесу с Тёмным Певцом ветры пели, и подумала: "А что, если ветер не против, а за нас пойдёт?" Подошла я к лестнице, жезлом круг очертила, как Феникс учил, и Очаг из сумы достала. Свет его тёплый пошёл, золотой, мягкий, как утреннее солнце, и ветры чуть притихли, будто заслушались, а снежинки замерли в воздухе, словно в танце остановились.
