Когда листы стали тетрадями, а тетради, наконец, получили обложку, был конец весны. Летом профессор уехал из города, вроде бы к каким-то родственникам, как делал он всякий раз в разгар жары – потому что тогда в квартирке под самой крышей становилось почти нечем дышать, и если зажечь лампу на закате, то казалось, что это отражение садящегося раскалённого солнца, только плывущее где-то далеко в пустыне. Ночью приходила прохлада, а утром, едва солнце просыпалось и вылезало из-за края небосвода, жара возвращалась снова.
Профессор уехал и вернулся осенью, к началу занятий. В первый же туманный день он опять было взялся за перо и чистый лист бумаги, но остановился, задумчиво рассматривая уже переплетённую рукопись. Затем принялся её листать. Затем читать. Он читал её несколько дней, и ещё несколько дней – в том числе и два туманных – расхаживал по комнате, но уже ничего не писал. А затем взял рукопись под мышку, застегнул потрёпанное пальто, надел шляпу, замотался в шарф, и отправился в издательство.
В первом издательстве сказали:
– Неплохо. Но нет, нам это не подходит. Видите ли, мы издаём современную литературу. Вот если бы у вас там было про то, как ребёнку вложить на бирже свою свинку-копилку, или про то, каким политическим курсом идти нашему государству – тогда да.
Во втором издательстве сказали:
– Увлекательно. Однако, простите, не интересует. Сейчас в моде детектив. Вот если бы у вас там убивали человек десять, а лучше двадцать, и непременно чтобы со взрывом, и чтобы убийцей вдруг оказался мэр – мы бы с удовольствием взяли.
В третьем издательстве сказали:
– Забавно, да. Но у нас другой профиль. Вот если бы у вас дракону отрубали голову, а он превращался в злого волшебника, и пытался завоевать весь мир, а герой бы с ним дрался. И вот чтобы с последней битвой, и там чтобы с погонями, и драками, и мечи, и всё такое… И магией – шварх! Вот тогда да. А так – забавно, но не более.
В четвёртом издательстве печатали научную литературу. В пятом – газеты и журналы, но не брались за книги. В шестом рукопись отвергли, потому что автор не был иностранцем. В седьмом – потому что автор не был судим. В восьмом, в девятом, в десятом – всюду он слышал: «Да, интересно, но…»
Лишь в самом последнем из издательств белоснежно-седой, от бороды до кончиков усов, сверкающий гладкой лысиной крохотный хозяин, радостно пожимая ему руку, сказал:
– Это замечательно. И я с удовольствием опубликую вас, но чуть позже. Дело в том, что ваши сказки не совсем детские. Хотя это сказки, бесспорно, сказки! Пишите ещё, ни в коем случае не останавливайтесь. И если вас не затруднит – снимите для меня копию с этого экземпляра. Где-то к Новому году мы наверняка сможем найти для вашей книги местечко в издательском плане.
Осень шла своим чередом, и настала та самая пора, когда туманных дней становится много, а листьев на деревьях нет вовсе, и дожди всё идут, и идут. Профессор приходил в университет, работал на кафедре, писал планы и перепланировки, и только на лекциях, мягко улыбаясь студентам, старался рассказывать предмет так, чтобы им не было скучно.
Однажды осенним днём туман появился внезапно, как раз во время занятия. Он повис за окном седыми клочьями, и проник внутрь аудитории сонливостью, которая сморила даже самых стойких студентов. Лекция шла своим чередом, но профессор видел, что его слушают всё меньше, и меньше, и уже у него самого в голове проскользнула мысль: «Поспать бы сейчас…»
