Сказки старых переулков - страница 22

Иногда мандариновые корочки, забытые на подоконнике, забирал расшалившийся домовой, и спустя много дней, порой даже в разгар весны, их находили то в шкафах позади книг, то в шляпных коробках на антресолях, а то на чердаке, возле маленького слухового оконца. Здесь, под самым коньком крыши, по заверению детей, по ночам любили сиживать домовой и полосатый вальяжный кот Боцман. Архитектор и его жена считали эти рассказы простыми фантазиями, зато кухарка Марфа Алексеевна, властвовавшая на кухне, относилась к ним с полной серьёзностью – ведь никто иной, как она сама перевезла в старом потрёпанном венике домового из их прежней усадьбы в новый Дом.

* * *

Год убегал за годом, мир менялся. Пароходы, казавшиеся диковинкой, когда архитектор был ещё молодым, научились пересекать океаны; телеграфные кабели связали друг с другом континенты, сделав самые отдалённые уголки планеты неожиданно близкими. Дом давно потерял лоск, которым так любят хвалиться друг перед другом только что построенные здания, зато взамен получил нечто большее. В тихом поскрипывании половиц слышались истории минувших лет, в кирпичную кладку стен навсегда впитались аппетитные запахи кухни, на запылившемся чердаке поселились голуби, которых время от времени лениво гонял четвёртый или пятый потомок полосатого Боцмана. Маленькие совы из песчаника потемнели от дождей и солнца, вьюг и туманов, но всё так же внимательно разглядывали из-под карниза прохожих.

Дом обрастал воспоминаниями, легендами, своими героями, победами и неудачами. Его стены помнили, как младший сын архитектора, вопреки родительской воле оставив учёбу в университете, подался в армию – и спустя много лет вернулся на тихую улочку полковником, героем двух войн с османами. Как одна из дочерей вышла замуж за скромного, болезненного вида юношу с приятными манерами, которому суждено было стать одним из величайших поэтов своей эпохи. Как внук архитектора, выбравший карьеру инженера, вписал своё имя в историю, участвуя в масштабном строительстве железных дорог, перепоясавших всю страну. Впрочем, Дом помнил и многое другое. Как тот же младший сын любил, когда мать читала ему на ночь книжки про злых пиратов, храбрых рыцарей и прекрасных восточных принцесс. Как дочка, не сдав экзамен в гимназии, долго плакала в кладовке – пока её не отыскал отец, только что вернувшийся из столицы, и привезший в подарок девочке канарейку. Как внук архитектора чуть не спалил мансарду, когда они с братьями стащили на кухне коробок спичек, и решили разжечь костёр в устроенном под кроватью «индейском вигваме» – и как одна из внучек подарила бабушке по-детски неумело, но старательно расшитую подушечку для иголок.

Дом провожал своих жильцов и встречал новых, переходил от одних наследников к другим, так что со временем самые дальние родственники разросшейся фамилии даже стали забывать о существовании двух маленьких совок из песчаника, сидящих под карнизом, о кованых балконных перилах и о больших полукруглых окнах мансарды с частым мелким переплётом. Но однажды настал год, когда замер Дом – и замер Город, тревожно выжидая, прислушиваясь к чему-то неясному, грозному, опасному. В тот год по центральным улицам плотными потоками постоянно спешили куда-то люди, произносились речи, колыхались над толпой флаги, звучали призывы. Потом взамен голосов заговорили винтовки и пулемёты, по булыжникам городских улиц зацокали копыта кавалерийских отрядов. Закрылась маленькая булочная на углу, опустела будка квартального – и в довершение уехали из Дома его последние жильцы, в страхе и неизвестности, надеясь в чужом краю обрести новую жизнь, потому что прежняя закончилась навсегда.