История седьмая. «Тени на рейде»
Адмирал вздохнул и посмотрел в окно. На рейде стояли корабли: торговые гражданские, с забитыми товарами трюмами, суетой докеров и матросов; мощные военные, с закрытыми сейчас пушечными портами и мерным шагом часовых; рыбацкие лодки со свёрнутыми латаными парусами и валиками сетей вдоль бортов.
С противоположной стены на адмирала грозно взирал его собственный портрет, написанный в зените славы: прекрасно сидящий мундир, грудь которого покрывали многочисленные ордена и медали; строгая выправка, юношеская осанка – хотя на портрете ему было уже за сорок. И смелый решительный взгляд. Каждую из своих наград он заслужил в боях, заслужил честно, между свистом пуль и ядер, среди брызг солёной воды и такой же солёной крови. Он так же смело, как когда-то на художника, смотрел в своё время на стены вражеских бастионов, неприятельские суда и лезущие через борт абордажные команды.
Теперь награды стали лишь тяжёлым и, в общем-то, никчёмным грузом, клонящим к земле. Бархатные коробочки покоились в трюмо, и редко-редко, в дни самых больших праздников, ордена и медали извлекались, и вешались на парадный камзол. Адмирал был уже стар, давно не выходил в море. Правительство рассчиталось с ним пенсией, по строго установленным расценкам: «медаль за…» – столько-то монет, «орден имени…» – ещё столько-то. Прежние друзья либо давно лежали в могилах (те, кто дожил до спокойной смерти в своей постели), либо жили далеко, и видеться с ними случалось редко. Адмирал сделался никому не нужен, кроме жены, дочери, да старой супружеской пары, которая много лет тому назад, сразу после свадьбы, была принята в их дом на место дворецкого и экономки.
Он вздохнул и прикрыл глаза, словно сдерживая слезы. Так было немного легче: так исчезали и словно переставали существовать корабли на рейде, серые, потемневшие от времени бастионы, причалы, докеры, матросы и кружащиеся в небе чайки. Так чуть меньше болело сердце, оставшееся молодым, и рвавшееся туда – вопреки ощущениям немощного дряхлого тела, которое отказывалось служить на капитанском мостике так же стойко, как в былые времена.
* * *
– Ты не забыл, что сегодня у нас обедает гость?
Жена была намного младше его, и даже в свои годы всё ещё слыла очаровательной женщиной, сохранившей остатки былой красоты. Она сумела постареть с достоинством, в отличие от многих других дам, по-прежнему использовавших целые пласты румян и туши – с каждым годом всё более толстые – чтобы выглядеть если и не молодыми, то хотя бы «почти-почти». Супруга адмирала держалась с природным изяществом, и в облике её было что-то такое, что говорило об огромной внутренней силе.
Она никогда не жаловалась. Когда приходилось месяцами ждать мужа из походов, и когда потом его нужно было выхаживать – измолотого в очередном бою, попавшего под картечь, шальную мушкетную пулю или удар абордажного топора. Или свалившегося после тропической лихорадки, отравленного протухшей, застоявшейся водой из «пресного запаса судна», или той дрянью, которую правительственные поставщики именовали «вяленым мясом» и «солёной рыбой». Она никогда не жаловалась. Любила ли? Да, по-своему любила. Но никогда не могла разделить его любовь к морю. Оно всегда оставалось для неё чужим и враждебным.
– Гость? Этот мальчишка? – недовольно буркнул адмирал. Он всегда напускал на себя вид ворчуна, хотя, в сущности, хорошо относился к ухажёру дочери – молодому капитану фрегата «Лань».
